Владимир Немцов - Осколок солнца Страница 33

Для них это было столь неожиданно, что оба промолчали. Димка все еще боялся истории с осколком, а Бабкин не уяснил себе окончательного мнения начальства. Молчание затянулось, и Курбатов, чтобы не попасть в неловкое положение человека, которому отказывают, проговорил:

- У техников свое задание, и мы не в праве загружать их посторонними делами.

Лидия Николаевна хотела было возразить; порывались к этому и Бабкин с Багрецовым. Но Курбатов уже сел за свой стол, надел наушники от измерительного генератора и как бы выключился из окружающего.

Переглянувшись с ребятами, Лида вышла вместе с ними.

- Какой тут может быть разговор! - покосившись на дверь, сказал Бабкин вполголоса. - Завтра же и начнем.

А Багрецов поддакнул обиженно:

- Конечно, хоть сегодня. Подумать только, "посторонние дела"! Не ожидал я этого от Павла Ивановича. Разве мы для формы, для отчета работаем?

- Спрячьте свою обиду в карман, - перебила его Лида. - У человека земля под ногами горит, а вы тут с претензиями.

Она решительно взяла ребят под руки и потянула их к беседке, где им никто не помешает обсудить, как быстрее исследовать плиты с восьмого сектора. Что же касается основной работы, которую техники должны были выполнять за время командировки, то, по словам Бабкина, она ничуть не пострадает. В сутках двадцать четыре часа!

Спускался вечер. Зеркало синело. Лишь его дальняя кромка горела золотым позументом. Но вот и он исчез, будто потянули его за конец и утащили в кусты.

Бабкин подсчитал, сколько нужно времени, чтобы на десятке плит высверлить против каждой ячейки дырки, нарезать и залудить тысячу проводничков, припаять их к распределительным гребенкам (припайку он брал на себя), сколько нужно сделать нумерованных бирок, чтоб провода не перепутать, в какой последовательности подключать их к вольтметрам и самописцам.

Багрецов предложил подвести провода от ячеек к лампочкам карманного фонаря. Наверное, на складе их сотни. Если в ячейке обнаружится пробой, то лампочка сразу погаснет.

Хоть и не нравилось Бабкину подобное кустарничество (то ли дело вольтметр, по нему напряжение определяется точно), но выхода не было, пришлось согласиться с Димкой.

Потом подсчитали вместе, сколько нужно рабочих рук, чтобы вся проверка заняла не больше недели, и убедились, что их маловато, втроем не управиться.

- А Кучинский? - вспомнила Лида.

Вадим кисло поморщился.

- Обойдемся. Лучше попросим Нюру и Машу. Они не откажутся.

В самом деле, не отказались. Все равно после работы делать нечего, а тут хоть чему-нибудь полезному научишься. По вечерам в беседке они разматывали катушки с тонким проводом, резали его на куски, зачищали и облуживали концы.

Зная, что все это нужно для проверки поля, Нюра хотела своими маленькими ручками защитить Павла Ивановича от грозящей ему неприятности и в то же время думала, что, возможно, этими же руками она приближает его отъезд, рушит свое счастье.

За работой время летело незаметно.

Иногда, чтобы девушки не скучали, Вадим читал им стихи. Лицо его при этом то темнело, то вновь озарялось яркой внутренней вспышкой.

Нравилось ему открывать в людях все новые и новые качества. Бывают люди сложные, с непонятными характерами. Таких разгадаешь не сразу. Две подруги вначале казались Вадиму ясными, одинаковыми, как страницы чистой тетради. Белые страницы, пустые. Что в них интересного. Но с каждым часом он открывал в незаметных девушках множество приятных неожиданностей. Согретые животворной теплотой, точно написанные невидимыми чернилами, на белых страницах постепенно проступали мысли, мечты, характеры вот уже совсем не одинаковых подруг.

Они охотно рассказывали о себе, и Вадим не оставался в долгу, желая, чтобы от встречи москвичей с "девицами из Чухломы", как презрительно отзывался о них Кучинский, у Нюры и Маши остались самые теплые, дружеские воспоминания. Лиде тоже хотелось этого. Она перебралась к подругам в комнату, - скучно жить одной.

Многое было неизвестно девушкам из маленького городка Запольска. Ни картинных галерей, ни музеев там не было. Кино? Радио? Но ведь этого мало. Еле-еле подруги дотянули до седьмого класса и пошли работать.

Так прошло их детство и уже проходит юность. Здесь, в пустыне, они понемногу привыкли к чтению. Но многих книг осилить не смогли - скучными казались, непонятными. Разглядывали фотографии в "Огоньке". Больше всего интересовались последней страницей, где иногда попадались "Моды сезона". Пошивочные мастерские, ателье и просто портнихи находились в сотнях километров от испытательной станции, но это не смущало подруг, они сами умели шить и даже купили швейную машинку.

До приезда москвичей им не перед кем было хвастаться своим искусством; разве только Алимджан мог по достоинству оценить их наряды. Шили они платья к каждому празднику: к Октябрю, Маю, Новому году, Восьмому марта, а потом даже и ко Дню физкультурника.

Павел Иванович - единственный коммунист в здешнем маленьком коллективе не раз задумывался над судьбой аккумуляторщиц, советовал им, что читать, рассказывал о последних событиях, изредка вызывал из города кинопередвижку. Но все это делалось урывками.

Самое страшное, что на этих "чистых страницах" могут отпечататься как высшее проявление культуры пошлые мысли Кучинского. Разве можно такое допустить?

И по молчаливому сговору трое друзей - Лида, Димка и Тимофей - ни на час не оставляли Жорку одного с Нюрой и Машей. Девушки тоже не очень искали его общества. С новыми друзьями им было интереснее. Димка рассказывал начало какой-нибудь увлекательной книги и обрывал на самом волнующем месте. После этого хотелось книгу прочесть. В редкие часы отдыха приохотились слушать по радио оперу. Лида, хорошо знавшая многие оперы, подробно описывала девушкам, что делается на сцене, декорации и т. д.

Странная метаморфоза происходила с Бабкиным. Всегда и всюду он по-мальчишески снисходительно разговаривал с девушками, никогда не искал их общества, сторонился их, думая, что Стеша это оценит. Ведь, кроме нее, для Тимофея никого не существовало. Но здесь произошло другое.

Подготавливаясь к проверке курбатовских плит, работали до вечера, а перед наступлением темноты опять все собирались в беседке или бродили по краю зеркального поля. Почему бы Тимофею, человеку, которого никогда не интересовало женское общество, не пойти к себе в комнату, не взять занимательный роман да не почитать перед сном?

Нет, он тоже оставался в беседке, и никакая сила не могла загнать его домой.

Димка подсмеивался:

- Ну погоди, все будет Стеше известно. Думаешь, я ничего не замечаю?

Кучинский был недоволен. Деятельность "святой троицы", как мысленно называл он друзей, затрудняла выполнение задания Чибисова. Если однажды Нюра решилась достать осколок, то с новой просьбой к ней не подступишься. Девчонка будто сразу поумнела и, как казалось Жорке, сожалела о том, что для него сделала. А вдруг разболтает? Но он сразу отбросил эту мысль. "Будет молчать, как миленькая! Ведь не я же колупал плиту, а она".