Вероника Кузнецова - Дневник штурмана Страница 33

— Как вы полагаете, мисс Павлова, что она могла у вас увидеть? — спросил бесстрастный механизм.

Глупо, конечно, но я подумала, не подозревает ли механизм, что я держу у себя что-то страшное и недозволенное.

— Не знаю, сэр.

Пожалуй, следовало бы войти в каюту и оглядеть её новыми глазами. Может, я замечу то, на что не обращала внимания прежде? Если бы я была одна, я бы не решилась на этот поступок, но перед командиром мне было стыдно проявить такую слабость. Хороша бы я была в экспедиции на Т-23-7, если сейчас боюсь войти в собственную каюту, где живу уже полторы недели. Я сделала шаг, но мистер Уэнрайт уже стоял на пороге и заслонял мне путь.

— Извините, мисс, — раздался голос бортинженера, и я оказалась оттеснена в сторону.

— Я ничего не вижу, — признался механизм, с порога обозревая мою каюту.

Бортинженер вглядывался в моё царство из-за его плеча.

— Я тоже, сэр, — согласился он.

Для верности мистер Уэнрайт вошёл внутрь и ещё раз осмотрелся.

— Она увидела что-то здесь, — сказал он, показывая на столик и участок возле столика.

Мистер Гюнтер сел на корточки и осмотрел пол. До этого я лишь пыталась унять дрожь в конечностях, но теперь меня охватило беспокойство другого рода, потому что эта каюта была моей и я как хозяйка боялась, что где-нибудь накопилась пыль или завалилась какая-то вещь.

— Ничего нет, сэр, — сообщил бортинженер, поднимая из какого-то угла мою пропавшую ручку и кладя её на стол.

— Будем считать инцидент исчерпанным, — холодно сказал механизм. — Мисс Павлова, ваша вахта давно началась. Объясните мистеру Форстеру, что это я вас задержал. Вы, мистер Гюнтер, можете приступать к своим обязанностям.

Командир и бортинженер пошли в одну сторону, а я — в другую.

Первый штурман встретил меня словами:

— Что опять натворила эта сумасшедшая женщина, мисс? Почему она кричала?

— Она заглянула в мою каюту, сэр, и что-то там увидела, — объяснила я.

— Как в столовой?

Этот ничего не значащий вопрос меня немного успокоил. Действительно, в столовой Сергеевой тоже что-то почудилось, и реакция её была аналогична сегодняшней, хоть и немного слабее. Наверное, эта женщина сошла с ума, и безумие её всё усиливается.

— Почти как в столовой, сэр, — подтвердила я.

— Она что-нибудь говорила, мисс?

— Нет, сэр. Только кричала и стонала.

Мистер Форстер в задумчивости посмотрел на меня.

— Всё это очень странно, мисс, — сказал он.

Мне почти удалось успокоиться и посмотреть на случившееся разумно. Да, в мире есть много загадочного, до сих пор даже не определено отношение к Богу или, вернее, богам, потому что их немало, не познаны тайны души, никто из живых не заглянул за грань между жизнью и смертью, а лишь громоздят теорию за теорией, не поняты тайны сношений с потусторонними силами и сами эти силы то отвергаются, то вновь выволакиваются на свет (когда требуется отвлечь человеческие умы от более насущных проблем). Таинственного много, можно сказать, что весь мир состоит из тайн, но почему нужно трепетать перед всеми непонятными явлениями? Почему не объяснить поведение Сергеевой безумием? Может быть, она всегда отличалась неуравновешенностью, а теперь, при приближении к планете, пользующейся дурной славой, она начала заранее сходить с ума. Когда мы прилетим на место, она потеряет последние остатки разума и превратится в первую жертву планеты, охваченную паническим страхом. Мне её было жаль, но я слишком натерпелась по её милости, чтобы пытаться объяснить её поведение более безобидными для неё причинами.

За завтраком повар не улыбнулся, а мисс Фелисити не подала мне ложку. После утреннего потрясения месть влюблённой женщины показалась мне неуместной на этом корабле, мчащемся в неведомое. Моим первым побуждением было сделать вид, что ничего не произошло, и выпить кофе без сахара или даже вовсе его не пить, а удовольствоваться водой из броськиного графина. Но такая уступчивость грозила мне дальнейшими неприятностями. Нелепая финка, поощрённая моей робостью, примется досаждать мне по-крупному, а у меня не всегда будет достаточно благодушное настроение, чтобы воспринимать случившееся с должным юмором. Но и высказывать ей всё, что я могла сказать, мне не хотелось. Зачем позорить эту нескладную, но исполнительную и умелую женщину перед поваром? А если мистер Георгадзе, узнав о её проделках, догадается о тайных чувствах мисс гренадёра, то выйдет и вовсе очень плохо.

— Мисс Фелисити! — позвала я её. — Принесите мне, пожалуйста, чайную ложку.

Горничная, не торопясь, отправилась в кухню и принесла ложку. Я убедилась, что повара не видно, и сказала:

— Я надеюсь, мисс, что впредь мне не придётся напоминать вам о ложках, вилках и солонках. Следить за ними — ваша обязанность. Как бы вы ни относились ко мне лично, но всё-таки прошу вас изменить ваше поведение. Мы в полёте, и никому нет дела до наших симпатий и антипатий. И, кстати, хочу вас предупредить, что ваши действия начали привлекать внимание командира. Думаю, что нам обеим нежелательно втягивать в наши женские дрязги третье лицо.

Финка покраснела, произнесла: "Да, мисс", — и отошла, а я выпила сладкий кофе без удовольствия, но с чувством выполненного тяжкого долга.

В рубку я шла со странным ощущением, что кто-то незримо присутствует за моей спиной. Я даже оглянулась раза два, но никого не обнаружила. Наверное, мои нервы были сильно возбуждены после странного поведения Сергеевой, и теперь у меня начиналось нечто вроде мании преследования. К счастью, работа меня отвлекла, а уж моя теория взлётов даже заставила на некоторое время забыть о происшествии.

За обедом Серафимы Андреевны не было, и на мой вопрос мистер Уэнрайт ответил, что она больна и осталась в своей каюте. Пассажиры сидели примолкнувшие, и вообще за столом витало что-то тревожное. Мне кажется, каждый воспринимал (быть может, неосознанно) то, что творилось с Сергеевой, как первое предупреждение бесовской планеты. Это было только начало, а конец нам известен на примере «Мегаполиса» и «Молнии». Мысли мои на этом похоронном обеде приобретали всё более мрачный характер, и изменившееся поведение мисс Фелисити, подавшей мне всё необходимое и спрашивающей, не хочу ли я добавки, меня не утешило.

Весь день сегодня прошёл для меня сумрачно, как ни пыталась я избавиться от гнёта неприятных предчувствий. И теория моя кажется мне мёртвой, не имеющей решения, что довершает ощущение безысходности, и "чёрная запись" вспоминается очень нехорошо. Сейчас я сижу у себя в каюте за столом, пишу и стараюсь не смотреть по сторонам, но всё равно так и жду, что кто-то или выйдет из ванной, или выползет из-под койки, а то и вовсе возникнет из ничего вопреки данным науки. Запахнет серой, полыхнёт пламенем и появится рогатое двуногое парнокопытное, какое рисуют в детских книжках под именем чёрта.