Александр Абрамов - Всадники ниоткуда Страница 34

— Как же мы вошли?

— Вы не француз, — проскрипела она, не ответив.

Я тоже не ответил, отступил в темноту и наткнулся на стену.

— Двери действительно нет, — сказал Мартин.

Старуха хихикнула:

— Вы говорите по-английски, как и Пегги.

— Ду ю спик инглиш?! Ду ю спик инглиш?! — закричал с жёрдочки попугай.

Мне стало не по себе. Страх не страх, но какая-то спазма перехватила горло. Кто же сошёл с ума? Мы или город?

— У вас странно освещена комната, — опять заговорил я. — Не видно двери. Где она? Мы сейчас же уйдём, не бойтесь.

Старуха опять захихикала:

— Это вы боитесь, господа. Почему вы не хотите поговорить с Пегги? Поговорите с ним по-английски. Они боятся, Этьен, они боятся, что ты их выдашь.

Я оглянулся: комната стала как будто светлее и шире. Виднелся уже и другой край стола, за которым сидел наш парижский портье из отеля, не лысый лорд с измятым лицом, а его помолодевшая копия, встретившая нас с Мартином в странно изменившемся холле.

— Почему я их выдам, мама? — спросил он, даже не взглянув на нас.

— Тебе же нужно найти английских лётчиков. Ты же хочешь их выдать. Хочешь и не можешь.

Помолодевший Этьен громко вздохнул:

— Не могу.

— Почему?

— Не знаю, где они спрятаны.

— Узнай.

— Мне уже не доверяют, мама.

— Важно, чтоб доверял Ланге. Предъяви товар. Эти тоже говорят по-английски.

— Они из другого времени. И не англичане. Они приехали на конгресс.

— В Сен-Дизье не бывает конгрессов.

— Они в Париже, мама. В отеле «Омон». Много лет спустя. Я уже состарился.

— Сейчас тебе тридцать, и они здесь.

— Знаю.

— Так выдай их Ланге, пока не началась акция.

Не то чтобы я уже понимал все происходившее, но какая-то смутная догадка возникала в сознании. Только обдумать её не хватало времени. Я уже знал, что события и люди, окружавшие нас, отнюдь не призрачные и что опасность, заключавшаяся в их словах и действиях, была самой реальной опасностью.

— О чём они говорят? — спросил Мартин.

Я объяснил.

— Какое-то повальное сумасшествие. Кому они хотят нас выдать?

— Я полагаю, гестапо.

— Ты тоже с ума сошёл.

— Нет, — сказал я как можно спокойнее. — Пойми: мы сейчас в другом времени, в другом городе, в другой жизни. Как и зачем она смоделирована, не знаю. Но как мы отсюда выберемся, тоже не знаю.

Пока мы говорили, Этьен и старуха молчали, как выключенные.

— Оборотни! — взорвался Мартин. — Выберемся. У меня уже есть опыт.

Он обошёл сидящего у стола Этьена, схватил его за лацканы пиджака и встряхнул:

— Слушай, дьявольское отродье! Где выход? Не дам тебе измываться над живыми людьми!

— Где выход? — повторил попугай вслед за Мартином. — Где лётчики?

Я вздрогнул. Мартин с яростью швырнул Этьена, как тряпичную куклу. Тот отлетел и пропал в стене. Там уже виднелось что-то вроде дверного проёма, затянутого багровой дымкой.

Мартин ринулся сквозь неё, я за ним. Обстановка сменилась, как кинокадр: в затемнение из затемнения. Мы находились в гостиничном холле, из которого вместе с Мартином вышли на улицу. Этьен, с которым так не по-джентльменски обошёлся Мартин, что-то писал за конторкой, не видя или умышленно не замечая нас.

— Чудеса, — вздохнул Мартин.

— Сколько их ещё будет, — прибавил я.

— Это не наш отель.

— Я уже говорил это, когда мы выходили на улицу.

— Махнём опять.

— Попробуй.

Мартин рванулся к двери и остановился: дорогу преградили немецкие автоматчики — точь-в-точь такие же, каких я видел в фильмах на темы минувшей войны.

— Нам нужно выйти на улицу. На улицу, — повторил Мартин, показывая в темноту.

— Ферботен! — рявкнул немец. — Цурюк! — И ткнул Мартина в грудь автоматом.

Мартин отступил, вытирая вспотевший лоб. Ярость его ещё не остыла.

— Сядем, — сказал я, — и поговорим. Благо в нас пока ещё не стреляют. Бежать все равно некуда.

Мы сели за круглый стол, покрытый пыльной плюшевой скатертью. Это была старая-престарая гостиница, должно быть ещё старше нашего парижского «Омона». И она уже ничем не гордилась — ни древностью рода, ни преемственностью традиций. Пыль, хлам, старьё да, пожалуй, страх, притаившийся в каждой вещи.

— Что же происходит всё-таки? — устало спросил Мартин.

— Я тебе говорил. Другое время, другая жизнь.

— Не верю.

— В подлинность этой жизни? В реальность их автоматов? Да они в одно мгновение сделают из тебя решето.

— Другая жизнь, — повторил с накипающей злобой Мартин. — Любая их модель скопирована с оригинала. А эта откуда?

— Не знаю.

Из темноты, срезавшей часть освещённого холла, вышел Зернов. Я в первый момент подумал: не двойник ли? Но какая-то внутренняя убеждённость подсказала мне, что это не так. Держался он спокойно, словно ничто не изменилось кругом, даже при виде нас не выразил удивления и тревоги. А ведь волновался наверное — не мог не волноваться, — просто владел собой. Такой уж был человек.

— Кажется, Мартин, — сказал он, подойдя к нам и оглядываясь, — вы опять в городе оборотней. Да и мы с вами.

— А вы знаете, в каком городе? — спросил я.

— Полагаю, в Париже, а не в Москве.

— Не тут и не там. В Сен-Дизье, к юго-востоку от Парижа, поскольку я помню карту. Провинциальный городок. На оккупированной территории.

— Кем оккупированной? Сейчас не война.

— Вы уверены?

— А вы, случайно, не бредите, Анохин?

Нет, Зернов был великолепен в своей невозмутимости.

— Я уже раз бредил, в Антарктиде, — колко заметил я. — Вместе бредили. Как вы думаете, какой год сейчас? Не у нас в «Омоне», а здесь, в этих Удольфских тайнах? — И, чтобы его не томить, тут же продолжил: — Когда, по-вашему, во Франции кричали «Ферботен!» и немецкие автоматчики искали английских парашютистов?

Зернов все ещё недоумевал, что-то прикидывал в уме.

— Я уже обратил внимание и на багровый туман, и на изменившуюся обстановку, когда шёл к вам. Но ничего подобного, конечно, не предполагал. — Он оглянулся на автоматчиков, застывших на границе света и тьмы.

— Живые, между прочим, — усмехнулся я. — И автоматы у них настоящие. Подойдите ближе — вас ткнут дулом в грудь и рявкнут: «Цурюк!» Мартин уже это испытал.

В глазах Зернова блеснуло знакомое мне любопытство учёного.

— А как вы думаете, что на этот раз моделируется?

— Чьё-то прошлое. Только нам от этого не легче. Кстати, откуда вы появились?

— Из своей комнаты. Меня заинтересовал красный оттенок света, я открыл дверь и очутился здесь.