Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит Страница 34

— Интересно, а изнутри он может их прочитать? — задумался Дун.

— Замолчи! — пробормотал священник. — А вот — остальное!

Если тела, лежавшего в гробу, было недостаточно, чтобы вызвать бурю, то то, что следовало за ним, довело волнение людей, которых и так бросило в жар, до предела.

— Напоминает мне поминки, — пробормотал Дун, — когда кто-то свалился в могилу, сломал лодыжку и испортил весь день!

Процессию замыкали повозки и грузовики, доверху груженные французскими винными ящиками, и, наконец, большой старинный фургон «Гиннесса», запряженный белыми лошадьми с гордой поступью, в черных попонах и вспотевших от удивления, которое они вызывали.

— Будь я проклят, — сказал Финн. — Лорд Килготтен привез с собой собственные поминки!

— Ур-р-а! — раздался клич. — Что за добрая душа!

— Он знал, что в этот день возжаждут монахини, иссохнут священники, а мы высунем языки!

— Дорогу! Дайте проехать!

Все расступились, освобождая дорогу издававшим бульканье машинам и повозкам с диковинными ярлыками из Южной Франции и Северной Италии.

— Когда-нибудь, — прошептал Дун, — мы должны будем поставить памятник Килготтену — философу дружбы!

— Помолчал бы лучше, — сказал священник. — Еще рано говорить. Вот идет кто-то похуже гробовщика!

— Что может быть хуже? — ляпнул я и отшатнулся.

За последней машиной, подъехавшей к могиле, шагал один-единственный человек, в шляпе, пиджаке, застегнутом на все пуговицы, в запонках, туфлях, начищенных с презрением к здравому смыслу, с жестко нафабренными усами, портфелем под мышкой, похожим на дамскую сумочку. От него веяло ледником, существом, рожденным в заиндевевшем подземелье, с языком-сосулькой и взглядом, напоминающим замерзший пруд.

— Боже милостивый, — сказал Финн.

— Стряпчий! — сказал Дун.

Все расступились.

Стряпчий, а это был именно он, прошествовал мимо, как Моисей, перед которым расступилось Красное море, или король Людовик на прогулке, или высокомерная шлюха на Пикадилли. Выберите по вкусу.

— Это стряпчий Килготтена, — прошипел Малдун. — Я видел, как он расхаживает по Дублину, словно Страшный суд. Его имя — сплошной обман — Клемент! «Милосердный», значит! Наполовину ирландец и полностью англичанин. Хуже не бывает!

— Что может быть хуже смерти? — удивился я.

— Скоро узнаем, — пробурчал священник.

— Джентльмены!

Раздался голос. Толпа повернулась.

Стряпчий Клемент, стоя на краю могилы, достал из-под мышки портфель, открыл и извлек украшенный гербами, перевязанный лентами документ, красота которого резала глаз и удручала сердце.

— Перед погребением, перед тем как отец Келли скажет свое прощальное слово, я должен довести до вас одно сообщение — это условие из завещания лорда Килготтена, которое я сейчас зачитаю вслух.

— Наверняка одиннадцатая заповедь, — пробормотал священник, потупив глаза.

— Что же она гласит, эта одиннадцатая заповедь? — угрюмо сказал Дун.

— Например, «заткнись и слушай», — сказал священник. — Ш-ш.

Стряпчий уже начал читать документ с лентами, и его голос плыл в горячем летнем воздухе:

— «Мои вина лучшие…»

— Это уж точно, — прошептал я.

— «Мои подвалы забиты винами самых изысканных в мире марок, а горожане Килкока не ценят этого, а предпочитают… гм… что-либо покрепче…»

— С чего он взял?! — закричал Дун.

— Назад, в свою канаву, — предупредил священник сквозь зубы.

— «Сим я провозглашаю и объявляю, — читал стряпчий, сияя от удовольствия, — что вопреки старинному изречению человек действительно может унести с собой то, что ему принадлежит. Итак, я распоряжаюсь, составляю и подписываю настоящее условие моей последней воли и наказа, быть может, в последний месяц моей жизни». Подпись: Уильям, лорд Килготтен.

Стряпчий закончил читать, сложил лист и стоял с закрытыми глазами в ожидании грома аплодисментов, которые должны были грянуть.

— Это как же понимать? — спросил Дун с гримасой боли на лице. — Выходит, лорд собирается…

Кто-то откупорил бутылку. Словно раздался поразивший всех выстрел.

На самом деле, конечно, это добрый стряпчий Клемент, на краю чертовой могилы, доставал пробку из бутылки «Ля Вьель Фарм» сорок девятого года!

— Так что же это, поминки? — нервно засмеялся Дун.

— Нет, не поминки, — скорбно сказал священник.

С улыбкой летней беззаботности стряпчий Клемент вылил булькающее вино в могилу на гроб из винных ящиков, в который были упрятаны жаждущие кости лорда Килготтена.

— Остановите его! Он спятил! Отберите бутылку! Нет!

Раздался взрыв, какой исторгает из глоток толпа, на глазах которой посреди поля убивают ее футбольного чемпиона!

— Постой! Черт!

— Быстро. Позовите лорда!

— Идиот, — пробормотал Финн. — Его светлость в этом ящике, а его вино в этой могиле!

Оцепеневшие от этого непостижимого бедствия, все, и я в том числе, могли только наблюдать, как последние капли из первой бутылки выливаются в освященную землю.

Клемент передал бутылку Дуну и достал пробку из второй.

— А ну, повремените малость! — раздался глас Судного дня.

И это, конечно, был отец Келли, который вышел вперед как представитель высшего закона.

— Вы хотите сказать, — закричал священник с горящими от яркого солнца щеками и глазами, — что собираетесь вылить все это в могилу Килготтена?

— Именно это я и намерен сделать, — сказал стряпчий.

Он принялся выливать вино из второй бутылки. Но священник схватил его за руку, заставив поднять бутылку вверх.

— И вы думаете, что мы будем просто стоять и смотреть на ваше богохульство?!

— На поминках так и приличествует.

Стряпчий хотел было продолжать.

— Стойте и не двигайтесь! — Священник огляделся по сторонам, вверх, вниз, на своих друзей из паба, на Финна, их духовного лидера, на небо, где прятался Господь, на землю, в которой лежал Килготтен, играя в молчанку, и, наконец, на стряпчего Клемента и его проклятый документ с ленточками.

— Берегитесь. Вы провоцируете беспорядки!

— Да-а! — взревели все, кулаки по бокам сжимали и разжимали невидимые камни.

— Да-а! — Я услышал, как отозвался мой голос.

— Какого года это вино?

Не обращая внимания на них, Клемент спокойно взглянул на этикетку:

— «Ле Кортон, тысяча девятьсот тридцать восьмой». Лучшее вино, лучшего года. Превосходно.

Он отошел от священника и вылил содержимое бутылки.

— Да сделайте что-нибудь! — заорал Дун. — У вас нет подходящего проклятия?