Колин Уилсон - Маг. Живие мертвые. Страница 34

Противостояние, казалось, длилось довольно долго; на деле же это могли быть минуты или даже секунды. И тут – просверком – стало ясно, что капитан выиграл схватку за жизнь. Без участия Найла он не мог быть уничтожен. Смер-тоносец-Повелитель неожиданно снял хватку, в тот же миг ему последовал Дравиг и все остальные. Видимо, от такой резкой отдачи капитан крутнулся на спине по зале, едва не угодив Найлу по ногам, и торпедой врезался в стену, да так, что лишился чувств.

Смертоносец-Повелитель с презрением наблюдал, не думая пользоваться его беспомощностью. Прошло несколько минут, прежде чем распростертый паук шевельнулся; затем, словно сознавая, что опасность миновала, с трудом поднялся на ноги.

Когда Смертоносец-Повелитель заговорил, голос его был холоден и отрешен.

– Ты покинешь этот город немедленно, и никогда не вернешься. Но не надейся возвратиться на родину морем: никакое судно не понесет на себе нечистивца, который смерти предпочел позор. Теперь ступай. – Паук поволокся к двери, каждое движение в нем выдавало смертельную усталость. В таком состоянии его мог свалить и ребенок. – Отныне ты вне закона, – донеслось ему вслед, – и теперь с тобой может расправиться любой, я это разрешаю. Пробираться к себе ты будешь на свой страх и риск.

Дверь отворилась, с той стороны стояла Сидония. Дождавшись, когда изможденный паук проползет мимо, она снова ее закрыла.

Смертоносец-Повелитель обратился к Найлу:

– Ты решил не лишать его жизни. Это был твой выбор, и мне лишь остается его принять. Но долг теперь снимается со счета.

Намек был очевиден: Найл сам пощадил капитана и теперь не вправе жаловаться, если люди снова начнут пропадать. Найл дал понять о своем согласии низким поклоном. Это как бы означало почтительное извинение, и Смертоносец-Повелитель его принял. Затем Найл направился к двери, ступая осторожно, чтобы не поскользнуться в крови; следом двинулся Дравиг.

Мелькнул почти неуловимый импульс команды и Сидония, стоящая по ту сторону двери, открыла ее, и выпустила их двоих, закрыла снова. Найл с упоением втянул ноздрями воздух; от едкого запаха крови его бы стошнило прямо в зале.

Сидония стояла навытяжку с лицом неподвижным как у куклы; светлые волосы, распущенные по плечам, и яркий румянец усиливали сходство. Но за этой неподвижностью разливалось беспокойство, охватившее женщину, когда он остановился напротив и стал бесцеремонно ее разглядывать.

– Сидония, мне надо с тобой поговорить. Румянец зарделся еще ярче, но в целом она не подала вида, что слышит.

– Я бы хотел, чтобы ты отправилась со мной.

Женщина действительно пошла следом, но чувствовалось, что она растеряна: она не могла представить, что это будет за разговор, разве что этот парень соблазнился ее внешностью и на уме то же, что и у его братца. Озадачен был и Дравиг, но из учтивости не лез Найлу в мысли.

Яркий солнечный свет снаружи буквально ослеплял. На северной стороне площади можно было различить капитана, пробирающегося главным проспектом в сторону моста, ведущего в квартал рабов. Движения по-прежнему выдавали усталость, но было видно, что он явно спешит выбраться из города, прежде чем кто-нибудь воспользуется возможностью законно свести счеты.

Найл сел на согретую солнцем балюстраду, жестом велев Сидонии сесть возле. Та неловко опустилась, словно ей доставляло неудобство перестать стоять навытяжку. Дравиг бесстрастно ждал (все-таки странная у пауков манера – стоять, будто окаменев).

– Ты хорошо знаешь этот город? – осведомился Найл.

– Пожалуй, даже очень, – голос отрывистый, выдающий привычку командовать.

– Тебе известно о сером, квадратном здании, чтобы вокруг – кусты с красными и желтыми цветами? – вопрос он подкрепил телепатическим образом.

Сидония закусив губу посмотрела вниз на тротуар; покачала головой.

– Нет, господин.

Было видно, что она говорит правду, тем не менее в голосе чувствовалась неуверенность: может быть, образ показался знакомым.

– Ты уверена, точно?

Сидония покраснела, думая, что он сомневается в ее словах. Она давно уже привыкла к тому, что пауки то и дело вчитываются в ее мысли, поэтому не чувствовала, что и Найл сейчас делает то же самое.

– Да, господин.

– Но ты хотя бы примерно представляешь, где такое может находится?

Она нахмурилась.

– Много цветов растет вон там, в той части, – она подняла руку и указала на восток, вдоль проспекта, где дворец Найла.

– Далеко отсюда?

– Мили две или три.

Найл повернулся к Дравигу.

– Ты знаешь ту часть города?

– Нет. Дела никогда меня туда не заводили. Та часть совершенно нежилая.

– Я бы хотел туда наведаться. Составишь мне компанию?

Паук без особой охоты согласиться. Найл снова повернулся к Сидонии:

– Мне надо взять туда и тебя. Прошу явиться во дворец сегодня в два часа.

С ясного синего неба теперь вовсю светило солнце; снег не успел еще растаять лишь в тени деревьев и зданий, а в воздухе стояло журчание воды, бегущей по водостокам. Спину припекало, и Найл с Симеоном, сняв плащи, понесли их свесив через руку; лишь Сидония терпеливо сносила неудобство и не допускала нарушения формы одежды. Дравиг, как обычно, казался равнодушным к погоде.

На шее у Найла был медальон – отражатель мысли, подарок после первого визита в Белую башню. Это было устройство для координирования ментальных вибраций мозга, сердца и нервного узла, усиливающее сосредоточенность и восприятие. Став правителем, Найл мало-помалу перестал его носить. Сила воли, как он теперь считал, вызывается интуицией. Сегодня же он надел медальон для особой цели. В тот первый визит в башню вещица пригодилась для запоминания карты города; помогла усвоить ее так четко, что теперь можно было воссоздать в деталях, едва прикрыв глаза. Основной сектор восточной части именовался «индустриальной зоной» – название, сбивающее с толку Симеона с Дравигом, да и самому Найлу не вполне понятное. Из уроков истории в Белой башне он уяснил, что индустрия – это производство и изготовление товаров; слышал и о периоде Промышленной революции. Но вот уж почти дошли, а вокруг – куда ни глянь, ни закопченных цехов, ни высоченных заводских труб. Во всяком случае, здания здесь даже ниже, чем в центре города.

Изжелта-серая дорога, по которой они сейчас шли, смотрелась на удивление новой, будто вчера проложенной. Во второй половине двадцать первого века асфальт и бетон уступили место смеси каменной крошки и пластмассы, затвердевающей в вещество наподобие мрамора, только более прочное и износоустойчивое. Потому-то дорога и тротуары по обе стороны не давали ни намека на износ. То же самое и дома, магазины, офисы – в гораздо большей сохранности, чем в центре города. Все здесь казалось аккуратным, тщательно продуманным, но на удивление безликим.