Людмила Козинец - Разорванная цепь (Сборник) Страница 34

Котлету я съел. Без всякого восторга: у меня от злости аппетит пропадает. Работать сегодня не буду.Буду читать жуткий детектив: «Часы Биг-Бена пробили полночь…Литл Блонд,засунув пистолет за резинку чулка, дрожащей рукой открыла дверь спальни ужасного графа Деймо…»

Сосед за стенкой крутил цыганские романсы.

На работу чуть не опоздал: толокся на привокзальной площади. Безрезультатно. В лаборатории, где, честно говоря, особого порядка никогда не было,вообще царил какой-то хаос и безобразие.По закону подлости,отключили свет и воду,столовка закрылась,а завтракал я всего-то порцией эскимо. Пришлось топать на поклон к девочкам в ИВЦ. В их поистине бездонных столах водились и пряники,и конфеты,и чай, и кофе,и сахар, и почему-то не водились тараканы.

Девчонки, наспех глотнув пахнущего пробкой чая из термоса, предавались интеллектуальным играм: они гадали.

Бросила карты веером брюнетка Ирочка, предрекая кр-р-рупные неприятности Алечке. Я сделал серьезную мину- не ограничиваться же одной чашкой чаю с бутербродиком.Но Алечка так расстроилась,что сразу же стала во всеуслышание вносить коррективы в свои жизненные планы.Я пожалел девочку,высмеял гадание со всей солидностью внештатного лектора. Впрочем, я был не совсем искренен: в душе разгорался острый холодок любопытства.

Девчонки набросились на меня, осмеяли, ошикали и рассказали кучу историй о верных гаданиях.

Ирочка: «У меня знакомая есть, имя у нее редкое- Цветана. К ней цыганка пристала как-то.Ну, чтобы отвязаться, Цветана и пообещала: «Имя угадаешь, тогда и посмотрим, ворожить у тебя или нет». Так цыганка на нее посмотрела, затряслась вся,глаза у нее подкатились, и забормотала: «Вижу, вижу…луг, луг, цветики, цветочки…Не Роза, не Лилия,а какой, какой цветок?» Не знала по-русски такого имени — Цветана. Знакомая моя перепугалась, сунула цыганке трешку, и дай бог ноги».

Томочка: «А меня мама гадать выучила.Я как карты кину, так и полегчает на душе, успокоюсь вроде. И по руке умею. Тоже говорили- хиромантия, суеверие, стыдно! А теперь вот наука появилась- дерматоглифика. Что-то там, наследственные заболевания, что ли, по руке определяют. Значит, что-то рациональное в хиромантии было? А графология? А Пушкин?»

— Пушкин-то тут при чем?!

— Ну как же,это ведь исторический факт,что ему цыганка судьбу предсказала. И год смерти, и кто убьет…

Так. И до Пушкина добрались.

Лялечка: «Или вот наговоры…или заговоры?Заговор- это, кажется,когда кровь останавливают и зубы лечат, да? Ну, неважно. А если это просто гипноз?»

Вот дают девчонки. «Просто гипноз»! Если бы это было просто!

…Говорила бабушка:

— А деда твоего я приворожила. Я-то ведь некрасива была, а он…Он- первый парень на деревне,вся рубаха в петухах. Руки да плечи, зубы да речи…Уж как я из-за него слезами умывалась.И не глядел же,идол,на меня. Так я с отчаяния одной бабке-шептухе и покланялась- холстом беленым да кружевами цветными. Научила. Сейчас смешно мне,а тогда ведь верила. Ой, верила! А дело-то это страшное. В полночь,дитя,в самую полночь на русальной неделе надо выйти за ворота,простоволосой, босой, да в одной рубахе.А увидел бы кто? Засмеяли бы. Народишко-то у нас озорной. Вот я и вышла…А сама думаю,ну, дева,ты, видать, умом рухнула- что затеяла!А иду.Подол уж от росы мокрый,а я травы,цветы рву, венок плету. Рябины ветку сломила- цвела как раз рябина-то, хмеля плеть в венок взяла, да донника…Тяжел венок,шея гнется. Спустилась к реке. Камыши ветер режут, луна холодная…А от воды теплом тянет, и туман по лощинкам растекается. Рыба на плесе играет. У берега- ряска заплатками, и на каждом листочке по лунному зайцу. Вошла я в воду по колени, венок сняла и сказала то, чему шептуха научила. А сказать вот как нужно было…

Тут бабушка прикрыла глаза и запела-заговорила,покачиваясь в ритме древнего, жутковатого и наивного заклинания:

— В море-окияне, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень,а под камень тот и вода не течет- ни речева, ни ключева.А под камнем тем- семь дверей на семи замках,на семи ключах, на семи затворах, на семи засовах. За дверями — стовековым сном спят семь девиц-сестриц,ликом ясных голубиц, только сердцем — семь звериц…

Ой вы,девицы-сестрицы, ой, красавицы-зверицы, вы очнитеся, пробудитеся! Разбудите слуг своих,семь ветров седых,вихрей семь лихих.Пусть возьмут они луки кленовые,пусть натянут тетивы шелковые,пусть размечут семь каленых стрел по семи путям.Пусть пронзят они сердце лады,непокорное,твердокаменное. Пусть полюбит меня лада мой- синь-лазорев свет Александр!

И я хорошо вижу, как плыл тот венок, расплетаясь в тугой речной струе, как несли каждый лепесток и каждая травинка имя моего деда- до самого моря, как всему миру кричал венок о любви моей бабушки…И дед пил воду из той реки, и мыл свои рубахи в той реке, и купался в ней. Любовь обнимала его! Действительно, заговор.

И дед женился на моей бабушке по ошалелой внезапной любви,женился вопреки воле своей семьи, справив скорую свадьбу в соседнем селе.

Только не поверила бабушка в колдовство. Когда возвращалась она от реки, случайно встретила своего Александра на околице. Тот поглядел и обмер: облитая лунным сиянием, полуприкрытая прядями распустившихся кос, шла к нему Берегиня… Спустилась с плеча белоснежная рубаха, тяжелый подол прилип к коленям, и меркли травы под ногами.

Я сижу в вокзале и делаю вид,будто погружен в свои мысли. На самом деле незаметно высматриваю в толпе цыганочку.

Дотлела третья сигарета. В третьей сигарете всегда таится безысходность. Но мне повезло.

Шорох кружев пышных желтых юбок заставил меня поднять голову.

Она смотрела на меня гневно. Но поскольку глаза у меня были,наверное,жалобные,смягчилась.

— Ну, здравствуй. Что, так нужна?

— То есть прямо позарез. И самое смешное, что не мне лично.

— Кому же?

— Всему человечеству.

— Ну что с тобой делать. Давай поговорим. Только…не здесь. Куда бы…

— Есть одна стекляшка в парке. Тут рядом. Столики, как грибы, прямо под деревьями растут. И народу всегда мало.

— Это возле озера? Знаю. Приду.

Я направился к стекляшке,с запоздалым ужасом вспомнив, что именно в этом заведении после работы пьют пиво Толик и Нолик, институтские остряки. Меня прошиб холодный пот:колкости и шпильки мне обеспечены. От глубокого расстройства нервов я уничтожил четыре килечных бутерброда, запив их таллиннским кефиром. А для девушки были заказаны кофе и пирожные. Я смотрел на них с гордостью: надо же, какой я галантный и предусмотрительный!

Потом вдруг настала тишина. Что-то привлекло внимание посетителей, взгляды их были направлены на вход. Я на всякий случай тоже оглянулся.