Роджер Желязны - Знак Единорога Страница 35

— Извини, но я не так доверчив, как Бранд. — возразил Жерар. — И не желаю, чтобы все мои усилия пропали даром. Давай заглянем, нет ли у него чего-нибудь под плащом.

— Я же сказал, это лишнее, — повторил упрямо Бранд. — Это не он пырнул меня.

Жерар быстро повернулся к нему:

— Откуда ты знаешь?

— Все очень просто, Жерар. Я знаю, кто это сделал, не будь ослом. Если бы я опасался Корвина, я не позвал бы его сюда.

— Когда я притащил тебя сюда, ты был без сознания. Ты не мог знать, чья это работа.

— Ты уверен?

— Ну… да почему ты не сказал мне?

— У меня есть для этого достаточно серьезные основания. А теперь я хочу поговорить с Корвином наедине.

Жерар опустил голову.

— Я все-таки надеюсь, что ты не бредишь, — буркнул он, подошел к двери и снова открыл ее. — Я буду неподалеку, — добавил он и вновь закрыл за собой дверь.

Я подошел к Бранду. Он протянул руку и стиснул мою в крепком пожатии.

— Рад, что ты добрался домой, — проговорил он.

— Взаимно, — проронил я и взял кресло Жерара, прилагая все усилия, чтобы не рухнуть в него.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— С одной стороны — препохабно. Но с другой — лучше, чем когда-либо за последние годы. Все относительно.

— Как почти все на свете.

— Но не Амбер.

Я вздохнул:

— Ну, ладно, не будем углубляться в подробности. Что с тобой случилось, черт возьми?!

Он напряженно вглядывался в меня, словно что-то искал. Что? Наверное, то, что я знал. Вернее, то, чего я не знал. Отрицательные факты оценивать труднее, поэтому его мозг, должно быть, работал на полную мощность с того самого момента, когда он пришел в себя. Я знал Бранда и был уверен в том, что то, чего я не знаю, интересует его гораздо больше, чем известное мне. Добровольно он ничего не расскажет. Теперь ему необходимо знать, какой же свет — как можно более слабый — следует пролить на события, чтобы получить желаемое. Больше он ни ватта тратить не собирается. Таков его характер и, конечно же, ему что-то нужно. Если только… в последние годы я все настойчивее пытался убедить себя, что люди в самом деле меняются, что время не просто подчеркивает то, что уже есть в человеке, что то, что человек делает, видит, думает, чувствует, иногда вызывает в нем качественные изменения. Это дает хоть небольшое утешение во времена, когда все остальное летит ко всем чертям. Не говоря уже о том, как это оживляет мою светскую философию. А Бранд, каковы бы ни были его мотивы, кажется, спас мою жизнь и память. Что ж, прекрасно! Я решил на сей раз придерживаться презумпции невиновности, но не подставлять ему спину. Небольшая уступка, отход от простой психологии нравов, которая обычно управляет дебютами наших игр.

— Никогда в жизни не происходит так, как нам это кажется, Корвин, — начал он. — Сегодня друг, завтра враг и…

— Стоп! — прервал его я. — Карты на стол! Я благодарен Брендону Кори за то, что он сделал для меня. А фокус, которым мы нашли тебя и вернули в Амбер — моя идея.

Он кивнул.

— Полагаю, что для рецидива братских чувств после столь длительного перерыва имеются веские основания?

— Я также могу предположить, что у тебя были дополнительные, особые причины помочь мне.

Он вновь улыбнулся, поднял правую руку и опустил ее.

— Тогда мы либо в расчете, либо в долгу друг у друга. Смотря, как на это взглянуть. По-видимому, сейчас мы нужны друг другу и будет полезно видеть себя в самом выгодном свете.

— Не виляй, Бранд. Не бери меня на психику. Я весь день стараюсь стать идеалистом, а ты мне портишь все дело. Ты вытащил меня из постели, чтобы что-то сказать. Я тебя слушаю.

— Все тот же старина Корвин, — усмехнулся он и отвел глаза. — Тот же или другой? Как ты сам считаешь, изменила ли тебя жизнь в Тени? Познание того, кто ты? Существование, в котором ты был лишь частицей чего-то другого целого?

— Возможно. Не знаю… А вообще, наверное, да. По крайней мере, семейные интриги выводят меня из себя гораздо быстрее.

— Итак, ты теперь откровенен и честен в речах и делах. Ну, это гораздо скучнее. Зато ново, а это уже кое-что. Все будут выведены из равновесия… А ты сможешь снова стать самим собой в самый неожиданный для остальных момент. Что ж, это может оказаться полезным. И бодрящим. Ну, ладно, ладно! Не паникуй, на сем мое выступление заканчивается. Обмен комплиментами завершен. Я обнажу основы, обуздаю чудовище, чье имя безрассудство, и извлеку из мрака черной тайны прекрасную жемчужину знания. Но для начала дай что-нибудь закурить, если есть. Столько лет прошло, что я бы хотел отпраздновать свое возвращение воскурением какой-нибудь вонючей травки.

Я хотел было сказать, что у меня нет курева. Но я был уверен, что оставил пачку в столе. Мне совершенно не нужно было напрягаться, но я все же сказал:

— Подожди минутку.

Стараясь, чтобы мои движения выглядели естественными, а не напряженными, я встал и пересек комнату. Пытаясь представить дело так, как будто я совершенно естественно кладу руку на крышку стола и роюсь в ящике, я всей тяжестью оперся на нее. Телом и плащом, я старался замаскировать свои движения.

Я нашел рваную пачку и вернулся к дивану, остановившись у очага, чтобы прикурить две сигареты. Бранд не спешил брать свою.

— У тебя дрожат руки. В чем дело?

— Вчера вечером слишком долго веселились, — ответил я, снова усаживаясь в кресло.

— Ах, да, я и не подумал об этом. Да, вчера наверняка была вечеринка! Ну, конечно. Все в одной комнате… Неожиданно удалось отыскать меня и вернуть домой… Продиктованный отчаянием поступок со стороны одной очень нервной и очень виновной личности… Успех лишь частичный: я ранен и нем, но надолго ли. И потом…

— Ты заявил, что знаешь виновного. Это не шутка?

— Нет, не шутка.

— Кто это?

— Всему свое время, дорогой братец. И свое место. Последовательность и порядок, время и акценты — в этом деле они очень важны. Позволь мне насладиться этой драмой на безопасном удалении от нее. Я так и вижу себя, пронзенного кинжалом, и всех вас, собравшихся вокруг. Ах, чего бы я только не дал, чтобы увидеть эту сцену воочию! Ты не мог бы описать выражение каждого лица?

— Боюсь, что в это время лица меня меньше всего беспокоили.

Бранд вздохнул и выпустил облачко дыма.

— Ах, как здорово! Это неважно, лица я и так вижу. Сам знаешь, у меня живое воображение. Шок, страдание, озадаченность — все это постепенно переходит в подозрительность и страх. Потом, сказали мне, все разошлись, а добрый Жерар остался паинькой при раненом братце, — он замолчал, уставившись на дым. На какое-то время насмешливая нотка исчезла из его голоса. — Ты знаешь, он единственный решительный и приличный человек из всех нас.