Александр Плонский - Будни и мечты профессора Плотникова Страница 35

- И что же Гордье?

- Умер. При вскрытии обнаружили анемию мозга, как при сильной кровопотере.

- Впечатлительная натура... К счастью, у меня железные нервы, - не без тревоги в голосе заявил Леверрье. - Так что я должен делать?

- Ничего особенного. Помнится, вы занимались аутотренингом: "Мое тело тяжелеет, наливается свинцом..."

- Мне тепло... приятно... я засыпаю... засыпаю... за...

- Постойте! - поспешно сказал Милютин. - Не то вы и впрямь заснете. От вас требуется другое: убедите себя, что вы электрическая лампочка.

- Какая еще лампочка?

- Обыкновенная, ватт на шестьдесят. Больше вы вряд ли потянете.

- Вы с ума сошли! - взревел Леверрье.

- Сошел, конечно, сошел, - успокаивающе проговорил Милютин. - Но все равно, окажите мне эту дружескую услугу. Повторяйте за мной: "Я лампочка... по моим жилам течет электрический ток... мне тепло... электроны движутся все быстрее... от меня исходит сияние... оно все ярче и ярче..."

Две монашенки шествовали по саду Тюильри. В конце аллеи их внимание привлекли два странных человека. Один - высокий, смуглый, похожий на дьявола. Второй - низенький, полный, с венчиком жидких волос, обрамляющих макушку. Глаза его были закрыты, а вокруг головы, подсвечивая лысину, сиял нимб.

Монашенки замерли, затем, не сговариваясь, рухнули на колени.

- Идите с миром, - сказал человек, похожий на дьявола. - Святой Луи сегодня не принимает. Он занят.

- Возликуем, сестра, - дрожащим голосом произнесла первая монашенка. Возблагодарим господа, ниспославшего нам чудо.

- Возликуем... - эхом отозвалась вторая.

Оглядываясь и мелко крестясь, они помчались докладывать аббатисе о чуде святого Луи.

Леверрье очнулся.

- Я говорил, что все это ерунда! Надо же было придумать, электрическая лампочка!

- Не все опыты оказываются удачными, - признал Милютин.

СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ

Амазонка-философиня пригласила Алексея Федоровича на "субботний чай".

- Будут интересные люди, - многозначительно пообещала она, и в ее восточного разреза глазах вспыхнули искры вожделения.

Интересные люди оказались самодеятельной бригадой ученых-просветителей, съехавшихся из разных городов и весей, дабы в течение недели сеять разумное, доброе, вечное. Бригаду возглавлял молодой энергичный московский профессор, которого коллеги по-приятельски звали Володей.

Философиня, активная деятельница местной организации общества "Знание", опекавшая просветителей, собрала их в своем гостеприимном доме, чтобы утолить потребность души в интеллектуальном общении. Плотникову отводилась роль "противовеса": мол, мы тоже не лыком шиты.

"Субботний чай" был основательно приправлен спиртным. Компания, за исключением Алексея Федоровича, преисполненной торжественности философини и ее бессловесного мужа, фанатика джазовой музыки, вела себя развязно. Произносили витиеватые тосты, перебрасывались острыми словцами, много курили. Обращались друг к другу запросто, на "ты".

Философиня млела, ее муж, зажатый в углу, пытался превзойти биг-бэнд Дюка Эллингтона, на что просветители не обращали ни малейшего внимания из-за царившего за столом шума.

Плотников не выносил панибратства, крепко затвердив один из уроков молодости. Придя с институтской скамьи в лабораторию НИИ, куда был направлен на работу, он представился:

- Алексей. Можно просто Алеша...

И тут Александр Васильевич Дыкин, пожилой интеллигентный человек в давно вышедшей из моды, а когда-то столь распространенной толстовке, автор учебника для техникумов, прочитал ему вежливую нотацию, суть которой сводилась к фразе "положение обязывает":

- Вы инженер, молодой коллега!

С тех пор Плотникова коробило обращение на "ты". Этому слову, звучавшему так привычно в детстве и юности, зрелые, солидные люди зачастую придавали неуважительный смысл. Сам профессор ни разу не сказал "ты" ни сотруднику, ни студенту.

Однажды Алексей Федорович получил приглашение на юбилейный банкет к знакомому, руководившему крупным НИИ, и оказался там белой вороной. Все остальные были директорами и главными инженерами предприятий. В их устах "ты", с которым они обращались друг к другу, выглядело как пароль, или, точнее, знак свойства.

Второе "я" Плотникова усмотрело в этом аналогию с масонской ложей. Профессор подумал тогда, что сидевшие за праздничным столом мужчины холеные, знающие себе цену, равные среди равных - наверняка и подчиненным говорят "ты", но в ответ слышат само собой разумеющееся "вы". И воспринимают его как должное. Проверяя себя, он поинтересовался у соседа по столу, так ли это на самом деле. Тот добродушно и капельку покровительственно рассмеялся:

- Вот чудак! Да если я скажу своему подчиненному "вы", он расстроится, решит, что я его распекаю. "Ты" для него ну... вроде поощрения, что ли!

"Слава богу, меня таким манером не поощряли..." - грустно порадовался Плотников.

В компании просветителей "ты" тоже было выражением приязни. Сидевшая рядом с Алексеем Федоровичем дама, доцент ленинградского вуза, пояснила, что они знают друг дружку много лет и раза два в год по зову Володи слетаются в какой-нибудь город.

- Как коршуны на добычу, - не удержавшись, ляпнул Плотников.

- Что-что? - к счастью, не разобрала дама-доцент.

- Это я так, сам с собой...

- Ты слушай, что говорю... Слетаемся мы, значит, и пропагандируем научные знания.

- Бесплатно или за деньги?

Дама-доцент не уловила иронии.

- Путевки, командировочные... Понемножку набегает! Так что совмещаем приятное с полезным!

Шум за столом еще более усилился. Плотников с трудом разбирал обрывки фраз:

- А я ему говорю: "Шел бы ты, братец..."

- Где здесь наука, спрашиваю?

- Стану я за пятерку...

Философиня едва успевала подносить бутылки. Она была счастлива: вечер удался на славу!

У Плотникова разболелась голова.

- Наш Володька во мужик! - ударил в ухо жаркий шепот соседки. А затем...

- Как вы сказали? - машинально переспросил Алексей Федорович, не веря ушам.

Дама-доцент (она, кстати, читала публичные лекции по этике и эстетике, а также по вопросам морали) со вкусом, отчетливо, чуть ли не по слогам повторила непечатное выражение, коим закончила дифирамб "Володьке".

Плотников оторопел.

"Что это, бравада? Издержки эмансипации? - размышлял он, вслепую орудуя вилкой. - Вряд ли... Бог мой, все ясно! Хождение в народ!"

Поднялся с бокалом профессор Володя. Он проникновенно и обстоятельно говорил о священном долге интеллигенции, об исторических традициях русских интеллигентов, о высокой миссии тех, кто посвятил себя пропаганде научных знаний среди широких слоев населения.

Ему внимали с благоговением. Философиня сияла.