Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur Страница 36

Крокодил посмотрел на свою руку, где параллельно тянулись пять шрамов, будто нотный стан.

— У тебя хороший мозг, — сообщил Аира. — Ты щедро отдаешь и легко восстанавливаешься.

— Лишние разговоры, — сказал Крокодил. — Я не пойду через эту штуку с закрытыми глазами, какой бы пряник меня на той стороне ни ждал.

— У тебя неплохая координация, — продолжал Аира, будто не слыша. — Но что касается комплексного восприятия звуков… Ты ведь даже не пробовал увидеть этот путь — ушами? Кожей?

Крокодил зажмурился. Водопад ревел; в его реве не вычленялись отдельные звуки, потоки, струи. Это был сплошной монолитный рев.

— Нет, — сказал Крокодил. — Проще сразу прыгнуть вниз.

— Расстояние, направление, — Аира смотрел на воду. — Не открывай глаз, и все. Этот путь элементарно алгоритмизируется.

Крокодилу показалось, что он ослышался из-за рева водопада.

Он подошел и остановился напротив кладки. Вода охватывала первый камень двумя пенными лепестками. Камень походил не то на модель инопланетного мозга, не то на женский половой орган.

— Вперед на три шага, — сказал за его спиной Аира. — Просто прыгай. Но не открывай глаза, что бы ни случилось.

Крокодил обернулся через плечо. Не похоже было, чтобы Аира насмехался.

— Ты же сам говорил, что мне никогда не сдать Пробы.

— Мне интересно наблюдать, как ты пытаешься.

— Тебе интересно наблюдать?!

— Ты правильно мотивирован. Ты выполняешь ненужные, невозможные действия, причем с риском для жизни.

И снова Крокодил, как ни всматривался, не увидел иронии и не обнаружил насмешки.

— Почему я тебя слышу в этом грохоте, если я себя почти не слышу?

— Потому что мой голос и грохот разведены по разным цепочкам восприятия.

— Что?!

— Извини, я не знаю уровня твоей технической подготовки. Не уверен, что имеет смысл сейчас об этом говорить.

Крохотные птички носились в тумане, ежесекундно меняя направление и ни на мгновение не нарушая строй: три на четыре, двенадцать птичек, будто кристаллическая решетка.

— Прыгай, — сказал Аира. — Это куда проще, чем регенерировать. Закрой глаза и не открывай, пока не выберешься на тот берег.

В его последних словах прозвучал осязаемый приказ. Пожалуй, Аира мог бы, не повышая голоса, командовать огромной армией; Крокодил с трудом подавил желание немедленно повиноваться.

— Я правильно понимаю — ты ведь не будешь мне подсуживать?

— Нет.

На самом краю ближайшего камня, горизонтально протянувшись над водой, росли, укоренившись в расщелине, два толстых стебля с крохотными белыми цветами. Крокодил закрыл глаза — и попытался увидеть их; вот они, мокрые от тумана и брызг, сытые влагой, довольные жизнью растения.

Аира молчал. Интуиция у него была поистине волчья. Он мог сейчас подбодрить или приказать — но поощрение разозлило бы Крокодила, а приказ вызвал прямой отпор. Требовалось молчание — и Аира молчал; Крокодил стоял, зажмурившись, раздувая ноздри, слушая гул воды и разглядывая в сероватой темноте под веками два воображаемых стебля с крохотными цветами.

Три шага?

Он глубоко вдохнул, задержал дыхание и прыгнул. Босые подошвы ударились о камень сильнее, чем он мог ждать, но это была шершавая, влажная, устойчивая опора. Крокодил присел, как большая толстая птица, нащупал руками кромку спереди и кромку сзади; повернуться и спрыгнуть обратно на берег было бы делом нескольких секунд.

— Правее. Стоп.

Крокодил повернулся, как стрелка спидометра, и замер, слепой и мокрый от брызг.

— Три с половиной шага. Уровень новой опоры выше на ладонь. Можно.

«Хорошее слово «можно», — подумал Крокодил. — Не команда «Давай!», не приказ «Пошел!». Философия жизни: можно. Возможно. А значит, должно быть сделано. В конце концов, я в любой момент могу открыть глаза…»

Он качнулся взад-вперед, перекатывая центр тяжести, как яблоко на тарелке. Снова глубоко вдохнул, оттолкнулся от камня и прыгнул в темноту. Приземлился на этот раз удачнее, почти не ушибся. Камень был окружен травой, будто лысина длинными волосами, и Крокодил непроизвольно вцепился в мокрые стебли; над водопадом ходил ветер и бросал в лицо тяжелые пресные брызги.

«Мои веки срослись, — подумал Крокодил. — У меня вовсе нет глаз. Это можно, можно; вот уже второй камень. А всего их пятнадцать… Или шестнадцать?»

— Левее.

Крокодил повернулся, как глобус, и поворачивался очень долго, пока не услышал «стоп». И подумал, что правилам испытания все это ни в коей мере не противоречит, но если Аира в какой-то момент укажет ему неверное направление…

Трава, заселившая трещины, легко расставалась с корнями. Крокодил стряхнул с пальцев прилипшие травинки; зачем это Аире? Зачем убивать Крокодила?

Он стал свидетелем чего-то и сам не знает, насколько это серьезно. Аира, с самого начала только и мечтавший отправить Крокодила на материк, почему-то сам предложил пройти испытание… Именно такое, в котором смерть легко спишется на объективные трудности, естественные потери, мигрант так хотел стать полноправным гражданином, как жалко…

Но ведь в любой момент можно просто открыть глаза?

— Четыре шага, новая опора ниже на полладони. Можно.

Кажется, вышло солнце. Крокодил почувствовал, как под веками сделалось светлее; Аира молчал.

Четыре шага. Прыжок с места. Отталкиваться надо одной, приходить на другую, выйдет длинный шпагат в воздухе…

Крокодилу очень хотелось заговорить в этот момент. Окликнуть Аиру. Еще раз услышать его голос… хотя по голосу этого человека невозможно что-то определить.

Он прыгнул почти без подготовки, оттолкнулся правой ногой и пришел на левую. Ушиб ступню. Прохладный мокрый камень жался к ноге, будто желая поскорее унять боль.

— Правее. Чуть-чуть. Стоп. Три с половиной шага, опора на том же уровне, можно.

Голос звучал совсем близко. Аира следовал за Крокодилом по пятам и сейчас сидел на камне посреди потока. За спиной. «Ты выполняешь ненужные, невозможные действия, причем с риском для жизни…»

Крокодил прыгнул.

— Ты не будешь открывать глаза? Так и останешься?

Веки болели, мышцы лица свело судорогой. Крокодил не знал, как сообщить Аире о своей проблеме, когда громкий хлопок под самым носом заставил его подскочить и глаза наконец-то открылись.

Ему казалось, что путь занял несколько часов. На самом деле солнце едва успело приподняться над лесом и облачная пленка на небе превратилась в частую облачную сетку. Глаза болели и слезились, ступни пульсировали, но он чувствовал себя неплохо. Пожалуй, лучше, чем когда-либо в жизни.