Кирилл Якимец - Отряд "Омега" Страница 36

Прошли сутки. Вечером следующего дня в номер вошел тучный человек высокого роста с бородой, похожей на черный кирпич, и протянул Любаве письмо. Письмо оказалось от дяди. Дядя Велимир писал, что Горыня оказался негодяем и вором, что он ее подставил, но ей ничего не угрожает — если она будет слушаться человека, который принес письмо.

Когда Любава кончила читать, тучный человек забрал у нее письмо и сунул себе за пазуху. Потом присел рядом на кушетку из белого дерева, погладил Любаву по голове и спросил:

— Нравится тебе Константинополь, голубушка?

Любава молча кивнула.

— Поживешь у меня. Поучишься языку. Вести себя ты умеешь, я знаю. А о том, что я с твоим дядей знаком, не говори никому, хорошо?

Любава опять кивнула.

Человека звали Феодосий Комнин. Он отвел Любаву в свой дом на площади Богоматери и поручил заботам прислуги. Поначалу Любава боялась, что толстый грек станет ее домогаться, но Комнин готовил Любаву для более важного дела. Да и худа она была слишком на его вкус.

Через месяц Комнин взял девушку с собой на симпосион во дворец и представил ее Императору Константину Двадцать Второму.

Осечки случиться не могло. Кротов все рассчитал — до самой мимолетной улыбки, до каждого случайного слова. Иногда Комнин начинал бояться хитрого аптекаря, хоть и знал наверняка, что тот никогда не использует свой гений во вред интересам обитаемой Вселенной.

Через два года у Императора и Любавы родилась дочь Ольга. Первые десять лет Ольга провела с матерью, а потом была отправлена на Север, в монастырь Святой Параскевы, чтобы получить образование, достойное дочери Императора.

Самолет с Ольгой еще не приземлился в аэропорту Мокошь, а к Любаве уже пожаловал Комнин. Он принес ей письмо от дяди и сказал, что это очень важное письмо.

Любаве показалось странным, что Комнин принес письмо сам. Последние годы она получала письма от дяди по обычной почте — даже не по дипломатической. Виделась она с ним раз в полгода. Дядя жил все так же, в уютной квартирке над своей аптекой. Если письмо принес Комнин, значит, там написано нечто действительно очень важное.

Вручив письмо Любаве, Комнин зачем-то отошел в самый дальний угол комнаты. Любава распечатала письмо. От бумаги шел какой-то странный запах. У Любавы закружилась голова, на миг остановилось дыхание — но письмо она прочла. И хорошо запомнила.

В письме дядя Велимир просил Любаву, даже требовал, чтобы она окрестилась и обвенчалась с Императором. При этом дядя уверял, что Император ей не откажет.

Последние строчки с пожеланием здоровья плыли перед глазами, свиваясь в турецкий узор. Любава потеряла сознание. Она не видела, как Комнин, закрыв себе нос и рот черным шелковым платком, подошел, осторожно вынул письмо из неподвижных рук, положил на серебряное блюдо для фруктов и сжег. Потом распахнул окна, подождал, пока комната проветрится. И уже после этого убрал пепел.

Очнулась Любава в постели. Она была при смерти. Пришел дворцовый доктор, развел руками. Потом пришел священник, епископ, и тоже развел руками: новгородка Любава, естественно, не была крещеной.

— Хотите ли вы перед смертью перейти в лоно Церкви?

Любава плохо понимала, что происходит, но зато хорошо помнила письмо дяди. Она кивнула. А потом попросила позвать Константина. Константин ждал у дверей и со слезами вбежал в комнату.

Далеко от Константинополя, в Новгороде, Велимир Кротов тоже глотал слезы. Но он ничего не мог поделать, потому что знал: просьбу, с которой Любава обратилась к Императору, Константин исполнит только в том случае, если его любимая будет при смерти. И "заднего хода" впоследствии не сделает, а Ольгу оставит законной наследницей, только если Любава на самом деле умрет. Весь характер Императора Константина, все его явные и неявные реакции, все желания, даже предположительное содержание снов — словом, весь Константин был разбит на файлы и просчитан вдоль и поперек на мощном компьютере Кротова, компактном армейском «Янусе», произведенном на заводах Аримана.

Вот так принцесса Ольга и сделалась законной наследницей престола Византийской Империи — благодаря великой любви, все нюансы которой были за много лет до смерти императорской любовницы просчитаны на военном компьютере, установленном в тесном кабинете под новгородской аптекой.

Глава 2

Монастырь Святой Параскевы раскинулся бесформенным белым пятном по обеим берегам в излучине Мокошь-реки. И здания, и ограда, и даже скамеечки в аллеях — все было выкрашено в белый цвет. Лишь купола церквей покрыты золотом, да на величественной колокольне Иоанна виднелся Императорский Колокол, выкрашенный черным.

На правом берегу реки располагалась женская половина монастыря, на левом — мужская. Ольга жила, разумеется, в женской половине, но воспитание получать могла то, какое ей больше было по нраву. Целыми днями она торчала на левом берегу, в мужской половине, слушая лекции по военным и политическим наукам или тренируясь в спортзале. Монахини проформы ради жюрили принцессу, но на самом деле были рады: наследница престола росла не будущей женой и матерью, а будущей Императрицей — именно такого результата от них и требовали.

Реальные мотивы будущей Императрицы ничего общего не имели с интересами государства. Просто с самых первых сознательных дней жизни Ольга ненавидела свою мать, ненавидела безо всякой причины, но всем сердцем. Мать ей была отвратительна — своей нежностью, своей верностью Константину, своей женственностью. Перед самой отправкой в монастырь Ольга приняла решение: мать любит праздники — долой праздники; мать верна отцу — долой целомудрие; мать ничего не понимает в "мужских делах" — да здравствуют война и политика!

Для десятилетней девочки это был нормальный ход мыслей. Но упорные занятия корхзедом со старым треухом отцом Цанди, лекции по военной истории, которые читал профессор Цергхи, тоже треух, и ежедневные упражнения в монастырском тире с отцом Гавриилом, молодым монахом, помешанном на оружии, — все это привело к тому, что через семь лет, по выходе из монастыря, принцесса практически не изменилась.

Она стала мастером корхзеда — легко дырявила пальцами бетонные блоки. Она управлялась с любыми видами наземной военной техники, а также неплохо водила боевую шлюпку. Она стреляла, она фехтовала, она разбиралась в стратегии, тактике, экономике, социологии — и глубоко презирала все женское. Монахи и монахини были вне себя от счастья: после того, как принцесса прошла государственные испытания по изученным ею предметам, монастырю выделили дотацию, сравнимую с бюджетом всей Провинции.