Юрий Петухов - Журнал «Приключения, Фантастика» 2 96 Страница 36

Рассел был сильный человек. Слабый не выдержал бы всех этих бесконечных перегрузок, и уж точно не вытерпел бы страшного одиночества и тишины, которые неотступно нависают над каждым разведчиком. Не то чтобы ему было абсолютно незнакомо чувство страха. Просто он никогда не думал о нем как о чем-то совершенно непреодолимом. Никто не стоял над ним. По сути сказать, он был энтузиаст, один из многих. А потому все эти громкие слова — содружество, федерация, союз, лига — ничего для него не значили. Он верил лишь в одно — в разум, и искал его, преисполнившись благих намерений.

Рассел искал разум. Он не был корыстолюбив, не искал наград, и его вера в великое будущее человечества, вступившего в союз с равным ему разумом, подстегивала его, гнала вперед и вперед. Но теперь поиски были закончены. В одиночку он исследовал множество миров, видел тьму картин, иногда завораживающих, иногда пьянящих, иногда чарующих, а подчас просто жутких. Но нигде не нашел он разума. Что проще — единый проблеск разума, искорка понимания в чужих глазах, внезапный поток ответной речи, пожатие руки рукой, или клешней, или веткою, или щупальцем, просто какие-нибудь звуки в ответ, разумные звуки в ответ, а не рык или коварный бросок. Рассел мечтал об этом, желал этого, видел это во сне — но наяву ему приходилось туго. Он искал — и не находил.

Он допил кофе и бросил чашку на пол. Затем достал свой журнал. Здесь было отмечено все, что он видел, потому что Рассел был скрупулезен, даже в чем-то мелочен. Журнал этот представлялся для исследователей просто неисчерпаемым кладезем сведений о невиданных планетах. Сведения, сведения, сведения теснились в нем, наползали друг на друга, загромождали все — когда-нибудь кто-нибудь разберет их. Но не Рассел.

Он перелистнул несколько страниц и на последней отчеркнул ногтем строчку. Длинная строка, состоящая из нудного перечня цифр, букв и непонятных значков, обозначала планету, еще один мир, который Расселу в последний раз предстояло обследовать. Если и здесь ничего… Тогда возвращение домой. Но об этом у него никогда не находилось времени подумать. Что будет? Что будет, когда он вернется? Что он станет делать? Поневоле эти бесконечные поиски стали его второй жизнью, и оказалось теперь, что ему совсем не хотелось расставаться с нею.

Корявые неясные значки. Наверное, тип звезды, разновидность спектра. Что еще? Он не знал. Он кинул журнал туда, откуда взял его, и вывел корабль из дрейфа. Перед ним была цель, а Рассел был не из тех людей, которые способны бездействовать, когда у них есть цель.

Предоставив судну лететь заданным курсом, он вновь погрузился в раздумья. Разум. Как можно охарактеризовать его? Что он такое — человеческий разум? Ум, способность рассуждать. Но Рассел не был идеалистом, он и не рассчитывал найти в глубоком космосе нечто похожее на человеческий разум. Хорошо, но что тогда — разум нечеловеческий? И способен ли кто-нибудь понять или хотя бы распознать нечеловеческий разум? Способен ли на это он сам? Он не знал этого, но надеялся на то, что сумеет. А где-то в глубине тлел огонек сомнений.

Логос? Нус? Интеллект? Нет, он не надеялся, что столкнется с чем-то демиургическим, мироустрояющим. Такое мог помыслить лишь человек, очень далекий от космоса. Простой рассудок, да, конечно, способность рассуждать, пусть нечеловеческими категориями, пусть чуждо, даже неприглядно, даже просто отталкивающе, но — рассуждать. И он в очередной раз подумал, как сильна жажда человека почувствовать руку брата по разуму.

Иногда он связывался с остальными разведчиками. И всегда отключался с каким-то сосущим чувством в душе, будто что-то не получалось, не у него одного, нет, у всех, что-то важное и, главное, нужное, ну, не получалось, не клеилось, не шло, и виной этому был не он сам, и даже не кто-то конкретный, кого можно было наказать, а просто никто — тому не было виноватых. Может, это-то и угнетало его сильнее всего.

Уже тогда, когда белая звезда появилась перед ним на экране, он понял, что планета ее, единственная планета системы, ненаселена. Это солнце, появившееся перед ним как бы в ореоле белого неяркого свечения, было последней звездой здесь, в этой части Галактики. Оно одиноко висело почти на краю ее, пыльный позабытый фонарь, и интуиция, это особое чувство, которое выработалось у Рассела за долгие годы скитаний, уже подсказывало ему — и здесь ничего. На ровной поверхности, не обремененной скальными хребтами и темными пятнами водоемов, не имелось даже ничего сколько-нибудь похожего на города или же их остатки. Ровная, ровная поверхность. Правда, здесь была атмосфера. Но Рассел про себя уже решил, что она наверняка состоит из убийственных для человека соединений. Да, человека здесь быть не могло. А вот что-нибудь другое… Вероятно.

Надежда вновь зашевелилась в его душе.

Медленно, осторожно, как все, что он делал в своей жизни, он посадил корабль. Посадил и, поднявшись, отправился еще за кофе, пока приборы определяли пригодность окружающей среды для существования жизни. Он был скептиком, а потому не поверил своим глазам, когда, вернувшись, увидел на экране горящие буквы: «Планета пригодна для жизни». Он даже выронил чашку и облил себе брюки горячим кофе. Ругаясь, он еще и еще раз читал заключение, и у него складывалось впечатление, что приборы лгут.

Но они не лгали.

Тогда он вышел из корабля. Странно, но воздух здесь был как на полузабытой Земле, головокружения и других неприятных ощущений не наблюдалось. Но вот пейзаж, открывшийся его глазам…

Он стоял посреди огромной песчаной пустыни. Серые шуршащие пески уходили далеко за горизонт. Не было ни ветра, ни облаков, солнце лило сероватый неяркий отсвет на серую землю. Где-то там, у горизонта, небо и земля сливались вместе, ибо были одного цвета. Крайняя отчужденность, отрешенность от всего, — вот что чувствовалось здесь и было настроением этого места. Еще сильнее, чем там, на краю Бездны, здесь возникало понимание того, что ты — нечто преходящее, то, что быстро пройдет и не оставит следа, и до тебя было много таких же, но других, которые давно прошли и уже не вернутся.

Пустыня была нема. Рассел медленно опустил голову. Он все еще не мог поверить.

Неужели все впустую? Все эти поиски, все надежды, — все впустую? Впустую самое главное — потуги человечества обрести равного, того, кто поможет, освободит от ненужных склок, поможет, подтолкнет, примет к себе, в сверкающее братство Вселенной?

— Но ведь это же несправедливо! — закричал вдруг Рассел пустым серым небесам. — Мы не достойны этого. Мы не готовы к пониманию этого. Мы не хотим этого.

Нет, не хотим. Что будет с ним, что будет теперь с другими, теперь, когда непреложная и страшная в своей наготе истина открылась людям? Как справится человек с осознанием того, что он одинок в своем существовании в просторах Галактики?