Л. Макарова - Фантастика-2009 Страница 37

Реконструктор заметил, что все это время старался держаться от Ники подальше и, разозлившись на самого себя, подсел к ней вплотную, уткнулся в пахнущие персиком волосы. Хотя, возможно, они пахли апельсином, но проверить было попросту негде.

– А прилетайте-ка вы ко мне, вот что.

Флибэти смотрел на них с нескрываемой жалостью – наверное, они и впрямь заметно побледнели.

– Хоть отключаться будете почаще.

Возможно, Флибэти стал недолюбливать сеть после своего отлета на «Хоррор». С другой стороны, он мог улететь туда, потому что недолюбливал сеть. Сигнал до марсианской орбиты доходил, но был, конечно, никуда не годным, поэтому ни о каком полноценном общении с землянами речи не шло. Всё собирались провесить линию бакенов-ретрансляторов, но проект раз за разом откладывался. Поэтому мета-речь у Флибэти была блеклая и односложная, наполненная вставленными невпопад мыслеобразами, чем сильно напоминала детскую.

– Флиб, ты знаешь, мы собираемся тебя навестить, но...

– Нет, я не о том – перебирайтесь насовсем.

– Зачем?

– Поймете. Там очень здорово. Честно, я уже успел соскучиться. Земля, она как зимнее пальто – и греет, и давит на плечи.

Рю встал и прошелся по номеру.

– А почему ты там торчишь, Флиб?

– Ну, как... Я выбрал эту работу, потому что не понимал, как это возможно – девианты. Правда, я до сих пор не понимаю... Откуда, из каких темных подвалов ДНК выползают эти гнилые гены, порождающую такие отклонения в психике, которые не может выправить даже учитель. Программа отслеживает все процессы, происходящие в организме с самого рождения – пульс, давление, биохимия, осознанное, полуосознанное, бессознательное... И все равно что-то ускользает, развивается и укореняется в этих бедолагах, несмотря на все наши усилия.

– Нет, это ясно. Почему именно на «Хорроре»? Вы держите их подальше от людей?

Флибэти откинулся назад и улегся набок, положив руку под голову.

– Скорее людей подальше от них... Знал бы ты, сколько раз пытались добиться, чтобы мы открыли доступ к ощущениям пациентов. Петиции писали, доказывали... Иногда мне кажется, что они слишком здоровы. Слишком воспитанны и образованны. Они хотят понять. Миллиарды воспитанных и образованных людей, приученных, что дурного опыта не существует, что из любого, даже самого отвратительного, можно извлечь урок.

Ника открыла один глаз и следила за кружащей под потолком мухой.

– А в чем они неправы?

Флибэти вздохнул.

– Они думают, если залезут в шкуру девианта, то всё поймут. Поймут, почему подобные отклонения еще существуют, почему не спасает евгеника и старания наставников, почему солнце светит, а ветер веет... А это ни черта не поможет понять. Ни черта.

Рю сказал, прежде чем успел одернуть себя.

– Ты... Ты пробовал.

Флибэти вздохнул.

– Все, кто работает, пробовали.

Флиб лежал, глядя в мутное грязное окно, в котором нельзя было разглядеть ничего, кроме мути и грязи. Вряд ли это приятно – примерять на себя мировоззрение девиантов. Особенно учитывая, что психика инертна, и после инсталляций в сознании часто остаются артефакты.

Реконструкторам по большей части приходилось иметь дело с гениями своей эпохи, с духовными лидерами... Флибу скорее всего доставались куда менее забавные артефакты. Как-то раз он упоминал, что увидел на столе горящего фазана и все пытался потушить его своей курткой.

Рю вспомнил, как они со Стратосом, Навье и еще несколькими командами увлеклись, работая над Курской дугой, не вылезали со сцены сутками. Экранировали собственную память, загружали блоки псевдовоспоминаний и проживали раз за разом десятки коротких жизней. Так ощущения получались более яркими, да и персонаж обрабатывался не в пример быстрее, по сравнению с обычным компилятивным способом, когда все ощущения подбирались по отдельности. Реконструкторам пришлось просиживать часы в окопах, сочинять донесения, наводить орудия и умирать, умирать, умирать... После того, как они закончили, Рю еще пару дней берег голову, стараясь не слишком ей вертеть, и левое плечо, которому не везло больше всего – один раз в него попал осколок, два раза – пуля. Лекарства от фантомных болей не спасали, да и убедить себя в том, что ты не мертв, что больше не нужно стрелять...

Иногда артефактные куски чужих личностей проваливались куда-то в щель между половицами сознания, чтобы потом неожиданно проявиться. Рю помнил, как однажды попытался расплатиться с собеседником за приятный разговор, а перед выходом из клуба рылся в карманах в поисках подорожной. Призраки личностей и целых эпох время от времени возвращались, но он не придавал этому значения.

Единственное, что всерьез занимало его, это перешедшая от Шарля Мориса хромота. Она давала о себе знать только в те моменты, когда Ника оказывалась рядом. Реконструктора словно затягивало в дряхлую шкуру Шарля Мориса, который мог позволить себе пыхтеть, жаловаться на ноющую спину, бросаться помпезными фразами, но самое главное – смотреть на Нику без стеснения, любоваться ей, бессовестно разглядывать, одевать в витиеватые комплименты и подливать ей шампанского... Не опасаясь заявлений о проигранном споре.

– Может, прогуляемся? Не собираетесь же вы просидеть в этой комнатушке весь вечер?

Ника потянулась, встала с кровати и вышла в коридор. Рю вопросительно посмотрел на Флибэтиджиббета, тот в ответ только хмыкнул.

– Идите, я пока посижу. Попробую заставить этот ящик работать.

Он кивнул на пылившийся в углу телевизор. Рю пожелал ему удачи и побежал догонять Нику.

Она стояла в конце коридора, перед лестницей на второй этаж – половина пролета обвалилась, и Ника замерла на последней ступеньке, будто примеряясь – сможет ли допрыгнуть. Решив, что это не в человеческих силах, она взялась за перила и подергала. Убедившись, что перила выдержат, полезла наверх. Рю подбежал к ней и подхватил, подстраховывая. Стоило ему положить руки на ее талию, как в голове тут же всплыла ухмылка учителя, плавающая в темноте, словно забытая каким-то рассеянным Чеширским Котом.

Когда Ника перебралась через пролом, он отошел на пару шагов назад и прыгнул. Прыжок вышел неуклюжим и, если бы Ника не схватила его за руку, Рю свалился бы вниз.

Второй этаж мало чем отличался от первого, разве что в конце коридора имелось огромное окно с широким подоконником. Стекло было разбито вдребезги, а осколки, застрявшие в раме, дребезжали от порывов ветра. Они сели на подоконник спиной к окну и принялись энергично болтать ногами, будто убегая от страшного чудища, несущегося за ними по пятам.

– Мы вернулись туда незадолго до новой весны...