разные - Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 1980-1983 Страница 37

Или уже не должен? Может быть, читатели сами напрягут свою первую сигнальную систему и вообразят космический бильярд, школу талантов, Гурия, девушку Машу, девушку Любу… И даже голубенькую Верочку с ее пронзительно-желтым женихом.

А может быть, у кого-нибудь и третья сигнальная возникнет в голове. Тогда вы сами расскажете, как выглядит мир в ее цветисто-ароматном клубке.

Александр Казанцев

«Уважаемая редакция! В конце апреля — начале мая с. г. в нашем городе Свердловске состоялось вручение премии «Аэлита» — премии журнала «Уральский следопыт», а также Союза писателей РСФСР, первой, кстати, премии в СССР по фантастике. Ее обладателями стали А. Каэанцев и братья Стругацкие, Думаю, этот факт вам известен или вас заинтересует…»

Думается, небезынтересно будет узнать о новой премии и нашим читателям. В честности, старейший советский писатель-фантаст Александр Петрович КАЗАНЦЕВ был награжден в связи с юбилеем — в этом году ему исполнилось 75 пет.

Судьба открыла перед ним три дороги, и он с честью прошел по каждой из них: от инженере до директора института, от рядового до полковника, от шахматиста-любителя до известного мастера по композиции. А четвертый путь ему пришлось прокладывать самому, и он отлично справился с ролью первопроходца. Ведь именно по ЛУННОЙ ДОРОГЕ и АРКТИЧЕСКОМУ МОСТУ приходит теперь читатель на ПЫЛАЮЩИЙ ОСТРОВ фантастики. Мы от всей души поздравляем Александра Петровича и желаем ему творческого долголетия. Уверены, что к нам присоединятся все многочисленные поклонники научной фантастики в Советском Союзе.

Рассказ «Подвиг зрелости» Александр Петрович написал специально для нашего конкурса. Он считает его своим самым лучшим коротким произведением.

ПОДВИГ ЗРЕЛОСТИ

Бермудский треугольник молва окрестила Адовым кругом… в связи с так называемыми неопознанными летающими объектами и таинственными преданиями о космонавтах древности… За последние полтора столетия свыше сорока судов и более двадцати самолетов низвергли в этот «губительный круг» около тысячи человеческих жизней (тела погибших ни разу не были найдены). Дурная слава Бермудского треугольника уходит в прошлое… до тех самых лет, когда здесь побывал в 1492 году Христофор Колумб.

В таинственный мир бескрайних вод, в беспредельный простор разгула стихий, к землям, овеянным сказками и легендами, к островам, огражденным оскалом рифов, в мир неведомых сил, подстерегающих тех, кто появится здесь, упорно стремился дерзкий человек.

В лютый шторм на тридцатый день плавания Христофор Колумб, хмурясь и прихрамывая, вышел из адмиральской каюты, чтобы подняться на мостик. Трап проваливался под его ногами. Каравелла взлетала и падала, а ее движения повторяла в разрывах туч ущербная луна, похожая на прыгающий в небе смятый мяч. «Санта Мария» кренилась на сорок пять градусов. Волны прокатывались через тольду, нижний ярус между передней и задней судовыми надстройками, смывая за борт запасные блоки и канаты. Лишь прославленная остойчивость судна не давала ему перевернуться.

Колумб, упрямо расставив ноги в ботфортах, словно врос ими в палубу. Его преданный паж де Сельедо, хрупкий, но ловкий, стоял подле обожаемого адмирала, готовый выполнить любое его поручение. Неистовый ветер рвал с его головы нарядную шляпу с перьями, больно стягивал под подбородком шнурок и свирепо бросал в женственное лицо свинцовые брызги, слетавшие с пенных гребней.

А до начала шторма все в точности соответствовало дневнику настоящего плавания Христофора Колумба. Правда, моряки не испытали священного трепета при виде зеленых морских просторов, покрытых как бы речной травой с ползающими по стеблям ракообразными (водоросли саргассы, давшие имя Саргассова моря этой части Атлантики). Но зато потом жуткое чувство охватило добровольных спутников Колумба. Отчаянные смельчаки готовы были от безотчетного ужаса броситься за борт, но тот же парализующий страх сковал их движения. И они стояли с выпученными, вылезшими из орбит глазами и вздыбленными, словно наэлектризованными, волосами…

Спас положение паж адмирала. Он сбежал по трапу на нижний ярус, сумев увлечь за собой и «маэстро» корабля (шкипера), силача-великана Хуана де ла Коста, и «пилота» (штурмана) темнокожую Паралесо Ниньо, быструю и гибкую, чье прозвище Крошка так подходило к ней.

Все трое на глазах адмирала и потрясенной команды пустились на тольде в пляс.

Сто тысяч дьяволов и одна ведьма! Вот это был танец! В прежние времена ему позавидовали бы черные бесовки африканских джунглей, краснокожие воины у победного костра, исполнительницы танца живота с тихоокеанских островов и исступленные фанатики шествия шахсей-вахсей, мусульмане-шииты. Всем им было бы далеко до грузно притопывающего гиганта и порхающих вокруг него теней, одна из которых казалась воплощением легкости и изящества, другая — знойного порыва и движения.

Христофор Колумб и сам примкнул бы к танцующим, если бы не нога, поврежденная при восхождении в Альпах.

Кроме Колумба, никто не знал, что уши пляшущих заткнуты смолой и сами они повинуются лишь движениям темной руки Ниньо, бьющей в бубен.

Остальные моряки, увлеченные этим заразительным танцем, начинали непроизвольно двигаться в такт бубну, постепенно пробуждаясь от кошмара. В древности танец тарантелла спасал от ядовитых укусов, ускоряя ток крови; теперь, победив ужас, он уберег команду от участи многих экипажей, покинувших в Бермудском треугольнике свои корабли.

Христофор Колумб повелел всем заткнуть уши смолой. И только тогда паника, вызванная запредельными, действующими на психику звуками далекой бури (пять, шесть герц!), улеглась.

Потом пришел шторм. Закрученный над океаном исполинский вихрь, в центре которого стояла обманчивая тишина, пронизанная неслышными, но губительными инфразвуками, сдвинулся и задел своим «ободом» флотилию Колумба. Несущийся с непостижимой скоростью воздушный поток раскидал каравеллы. Им предстояло теперь в одиночку сражаться со взбесившимися стихиями.

Рвались стародавние треугольные паруса. Вздымались перед бушпритом мраморные горы с пенными гребнями, касающимися черных туч. Гул, скрежет, грохот, казалось, разламывали черепа. Шансы на спасение каравелл были ничтожны, Колумб понимал это. Его товарищам и ему самому предстояло показать черты характера, достойные «подвига зрелости».