Дмитрий Перовский - Конкурс-семинар Креатив: Безумные миры Страница 37

Макнили лежал с открытыми глазами и не мог пошевелиться. «Смерть, смерть, смерть, привет…» — пульсировало в его голове, но …он увидел, что было дальше.

Приподнялся Уиллер — когда он встал, лицо у него было уже белое, без единой кровинки, глаза закатывались, а он пытался всё время их сфокусировать и найти цель. Сжимая себе шею свободной рукой, он склонился над трупом Подражателя, попытался что-то прохрипеть, но вместо этого опять заляпал стену. Он навёл пистолет и начал щёлкать, но барабан вращался вхолостую. Уиллер приблизил ствол к глазам — просто пустые щелчки. Затем, запрокинув голову и опёршись о стену, стал медленно оседать, будто мир заваливался на него всей своей тяжестью.

Шеф, до этого аморфно наблюдавший за сценой, подошёл к нему и бросил в исчезающее лицо горсть патронов. С противным трезвоном они разлетелись по кафелю, отскочив от Уиллера. А потом был смех — злобный смех Шефа. Больше Макнили ничего не помнил…

Старый лис схватил Макнили за плечи и затащил в кабинет.

— Если бы знал, что Триплет доставит столько хлопот — сам бы пристрелил, — затем показал руками на заваленный бумагой стол и коротко добавил: — Всё сгребай и уноси. Это наши игроки. Что, кстати говорят в участке, не перепугались?

— Говорят, сам Сатана пришёл, чтобы поучаствовать в игре, — мрачно ответил Макнили. — И я этого дьявола видел.

— Поэтому в церковь бегал богу плакаться? Вот и славно, что заранее познакомились, — главный коп улыбнулся чему-то своему.

— …Триплет был твоим? Значит, и остальные бильярдисты твои. Бери и занимайся! Ты ж у нас клон и евклидокоп, — затем Шеф зажёг сигару и, прежде чем договорить, сделал глубокую затяжку. Макнили эту минуту просто стоял и смотрел в пустоту.

— …Смотри, я за тебя… — Комиссар замедлялся с каждым словом, прерываясь на свою сигару, — …проделал уже пол-работы. На участие в игре поступило тридцать три заявки, — дымная лента тянулась вверх, цепляясь жабрами за потолок… — Достойны внимания только пара из них: наш старый знакомый Ортопед… вынул патологоанатом из очередной жертвы:

«Я не поощряю игры на человеческом горе, но понимаю, что тот молодой парень, которого наша прогнившая полиция свела с ума, стремится донести до человечества идею здоровья. Он, как слепое дитё, тыкается, пытается помочь. Ему нужны дружеская рука и верное направление. Да, я не согласен с его подходом, но кто мы будем, если не увидим зерно истины в его путаных словах? А она в том, что головы надо снимать ради уменьшения вертебрального напряжения, иначе наш век станет веком гибели человечества от плоскостопия. Идею заменять головы бильярдными шарами целиком и полностью поддерживаю. Также предлагаю футбольные мячи, арбузы и прочие головообразные предметы на то время, пока я провожу усушку оригинальных голов до оптимального веса.

— …И вторая — некто, назвавшийся Таксидермистом, оставил эту бумагу прямо в моём кабинете. При закрытой двери, в моё отсутствие.

«Уважаемая комиссия, уважаемый комиссар. Прошу рассмотреть заявку моей команда в рамках группового зачёта Игры. Спортсмены имеют необходимую аккредитацию и надлежащие разряды. Официальный представитель прибудет в ближайшее время.

P.S. Подскажите адресок мастера, что укладывал Вам паркет. Он великолепен.

Просто, как-нибудь, оставьте на столе записку. Я заберу».

— …Остальные, — Шеф столкнул заявки на пол так, что они разлетелись по комнате, а две упомянутые записки остались под массивным пресс-папье, изображающим двух бьющих друг друга молотками медведей. — Остальные — несерьёзно. Двое спрашивают, зачтётся ли им по баллу, если они убьют друг друга. Свояки выискались. Вообще скажу Слону не принимать больше заявок. Если серьёзные люди — пусть оставляют на трупах.

Шеф отвернулся, зажёг сигару, и стал тоскливо глядеть в открытое окно. Шёл снег. Он мягко укрывал крыши домов, и комиссар, глядя на него, тоже смягчался. Он чувствовал любовь ко всему вокруг, и даже у Макнили был шанс выжить… но подчинённый не мог видеть своего шефа добрым, а потому спешно и бесшумно, покинул кабинет. Он отправился на задание. Копы будут патрулировать лузы, упомянутые Триплетом, пока не перебьют всех городских психопатов.

…Уиллера продали в городской морг двадцать первого ноября. По участку расползлись слухи о неких карточных делах главного копа и старого лиса. И даже Фред не преминал упоминать, что «вот не просто так подох скотина Уиллер». Шеф замечал взгляды и однажды, посмотрев в зеркало, понял, как же сильно ненавидит Макнили.

Тук-тук-тук. Макнили настойчиво стучал жетоном в окошко. Ответа не было, но охранник не спал. Он просто глупо, не мигая, смотрел на посетителя и то сводил, то разводил глаза. Детектив увидел, что тут ничего не добиться, и прошёл внутрь корпуса без дополнительных согласований.

В глаза сразу бросалась пустота Больницы Старого Города. Уже давно в этом заведении никого не лечили. Здесь просто хранили замороженные тела пациентов, надеявшихся на панацеи лучших времён, а когда проплаченный срок хранения заканчивался, продавали на органы. Это оказалось намного прибыльнее, чем лечить, а хоронить своих родственников в учреждениях здравоохранения стало намного престижнее, чем на кладбищах. «И человечнее!» — гласила огромная вывеска на заведении.

Макнили шёл по коммерческому моргу, который по привычке ещё называли больницей. Тёмные помещения первого этажа не вызывали у него страха — всё было слишком похоже на место его рождения и воспитания, а потому — совершенно привычно. Но нечто шевельнулось в душе, когда за дверью очередного морозильника он услышал детский смех. Макнили остановился — подумал, что показалось. Неприятный звук повторился, и коп потянулся к ручке камеры. Положил на неё пальцы, нажал, и в его ноги стремглав вылетела кошка. Через приоткрытую дверь он сразу почуял этот запах — запах многолетнего гниения то ли этого города, то ли конкретно этой морозилки, набитой телами, выложившими в своё время значительные суммы, чтобы не быть, как все, и не гнить, как все. Тело заплатило, и теперь его пальцы были обглоданы оголодавшей киской.

Макнили захлопнул дверь и прекратил размышления. Рука легла на прохладную рукоять беретты. «На первом всё спокойно — иду на следующий», — твёрдой походкой Макнили преодолел лестницу и посмотрел в глубину второго этажа.

Неравномерно освещённый коридор подмигивал одинокой люминесцентной лампой далеко в глубине своей развёрстой пасти. Вокруг этого единственного маяка безумно скакали тени ночных мотыльков.