Аркадий Польшаков - Воскрешение Страница 37

Некоторые циники говорят, что история хороша тем, что она людей ничему не учит, что за второй мировой рано или поздно последует третья, и что такие войны неизбежны, и они случаются раз в столетие, т.е. ежевечно. Однако это далеко не так и такому крайнему фатализму не должно быть места в наших душах и сердцах. При соответствующем высоком уровне культуры, образования и мировоззренческой философии войны не только не неизбежны, но и будут несовместимы с человеческой моралью и сознанием людей. Расцвет цивилизации, науки и культуры должен привести к исключению войны как средству решения каких-либо острых спорных вопросов. Это аксиома, не требующая доказательств.

Что касается второй мировой войны, то сторонников мира, голубей, как их в народе называли, было мало и их голос был почти не слышен. Эти голоса заглушали сильные мира сего. Одни мечтали заработать барыши на войне, другие - получить генеральские погоны, третьи - награды, четвертые - славу и т.д. Все хотели так или иначе погреть руки на войне, а сгубили, прежде всего, свои души и души миллионов простых людей. Но нельзя сваливать все грехи на "верхи", нельзя забывать, что и простые люди, жившие в предвоенные и военные годы, тоже в той или иной степени причастны к войне и в соответствующей степени ответственны за это. Если бы голосов против войны было больше и каждый гражданин, солдат, матрос сказал "нет", ее бы, очевидно, не было. Но этого тогда, к великому сожалению, не произошло, слишком много в предгрозовой человеческой атмосфере накопилось злой энергии и полушария человечества не выдержали, произошел пробой в наиболее напряженном месте, каким была тогда Европа. Произошло то, что должно было случиться в такой ситуации.

Таким образом, все шло к войне и бывшие " союзники "- Гитлер и Сталин, хотели они этого или нет, стали заложниками этих гигантских человеческих интересов, столкнувших основные группировки держав между собой. Они оказались на острие векторов противоборствующих сил, одна из которых оказалась сильнее и пересилила другую в войне 1941-1945 г.г.

Самое парадоксальное в этой войне, впрочем, как и во всех войнах, то, что убийство на ней не считалось грехом и не являлось преступлением. В период же мирной жизни - это тяжелое преступление. В битве за Сталинград погибли сотни тысяч человек и ни одна из сторон не считала такое массовое истребление людей убийством, за которое надо судить судом праведным. Наоборот, каждая сторона считала это подвигом. Советских людей можно понять, т.к. они защищали свою Родину, ну а как оправдать другую сторону, где солдат и генералов награждали маршальскими жезлами, орденами и медалями. Более кощунственного люди не придумали. Хорошо, что после войны на Нюрнбергском процессе прозвучали слова и приговоры, осуждавшие массовые убийства миллионов людей. Очевидно, пора человечеству принять на Земле всемирный закон, запрещающий войны, массовые убийства на ней, признать войну вне закона и судить за развязывание ее, как за самое тяжелое преступление. Можно надеется, что в третьем тысячелетии так и будет. Пора человечеству перешагнуть порог своей дикости.

x x x

Но вернемся назад, в юношеские годы Андрея Югова.

Андрей сидел в парке на берегу, слушал музыку и задумчиво смотрел, как река мирно катит свои серо-голубые воды. На душе у него было грустно и тревожно. Грустно оттого, что что-то большое и хорошее потерял. Тревожно от того нового, которое он узнал. Теперь жизнь приобретала для него новый смысл, новые стремления и новые желания.

Здесь, в тиши старого парка, и нашел его друг Лешка.

- Привет, Андрей! Чего сидишь здесь один, когда все наши на танцплощадке. Светка уже все глаза проглядела, ища тебя. А ты здесь сидишь один, как сыч. Пошли.

- Нет, Леша, я не могу, не до танцев мне. Скажи ребятам, что меня нигде нет, что я испарился или заболел коклюшем, короче говоря, придумай что-нибудь.

- А Светке что сказать? - спросил Лешка, - что ты заболел коклюшем? Смешно, она этому не поверит, да и никто не поверит, так как видели тебя сегодня утром. Да и вообще, что с тобой, Андрей? Ты весь какой-то пришибленный, как будто с Луны свалился. У меня тоже бывает скверное настроение, но я лечу его среди друзей, там, где шумно и весело, и все проходит.

- Леш, а Леш! Я тебя очень прошу, как друга, прошу, сгинь, испарись. Ну что на меня так смотришь, словно мыло съел. Дай человеку побыть одному, собраться с мыслями. Неужели у тебя не было простого человеческого желания посидеть одному, подумать о чем-то очень близком и дорогом для тебя? Знаешь, если ты сейчас не испаришься, я за себя не ручаюсь.

- Хорошо, - сказал Леша, - я ухожу, но ты учти, за Светланой снова увивается тот рыжий в штанах дудочкой.

Леша ушел, а Андрей остался один и снова погрузился в свои нелегкие житейские мысли...

Вернувшись домой, он взял ключи и направился в хранилище, где находился отцовский архив. С трепетом спустился он по ступенькам в подвальное помещение, расположенное под большой гостиной комнатой отцовского дома. Это было довольно объемное помещение с центральной опорной колонной, поддерживающей весь куполообразный подвальный свод. По периметру подвала в кирпичных стенах были выложены красным кирпичом в виде старинных церковных окон ниши. Раньше он неоднократно бывал в подвале по чисто житейским делам: то капусты, то картошки принести, то еще чего-нибудь. И никогда не думал, что здесь, в подвале, среди бочек с квашеной капустой и солеными помидорами, имеется потайной лаз, ведущий в другой мир - мир его предков.

В одной из ниш была устроена потайная дверь, ведущая в архив. Эта дверь была искусно выложена кирпичом и создавала иллюзию обычной кирпичной кладки. Запиралась она изнутри на механический засов, который посредством специальных тяг и рычагов перемещался в продольном направлении, запирая или отпирая дверь. Для открытия ее необходимо было вставить профильный ключ в одно из декоративных отверстий, имеющихся на фронтонах нижней двери подвала, и поворотом его на 180 градусов снять фиксатор замка. Затем при помощи обычного ключа повернуть три раза по часовой стрелке головку четвертого снизу, на первый взгляд, ничем не примечательного винта, находящегося на железной стойке фронтона.

Действуя описанным способом, Андрей открыл дверь потайного лаза и, включив карманный фонарик, проник в помещение архива. Луч фонаря скользнул по старинным книжным шкафам, полным книг в тяжелых толстых переплетах, и остановился на таком же древнем, красного дерева резном, письменном столе, где стояли рядом, характеризуя разные эпохи, вполне современная настольная лампа и старинный подсвечник с толстой восковой свечой.