Марина Дяченко - Одержимая (Авторский сборник) Страница 38

— Здравствуйте, дети, — Ирина обессилено повалилась на диванную подушку. — Наша фирма проводит акцию, за подробностями — на сайт Пратчетт-ру…

И вдруг она резко села на диване, и волна мурашек окатила ее — до макушки.

В узком темном коридоре они швыряли его друг другу, как грушу. Хорошо, что в этот день он был без очков — наверняка разбили бы.

Ученики гимназии, они оказались гораздо изощренней обыкновенных уличных хулиганов. Лицо почти не тронули; пинали по ногам, били ниже пояса, измолотили его очень быстро — и минуты не прошло.

Потом вдруг разошлись, рассеялись в разных концах коридора, и, закусив губу, он подумал: это все, что вы можете?

Болели синяки, невидимые под одеждой. Антон шел, хромая, стиснув зубы; ему было все равно. Чем хуже — тем лучше.

— Эй, гондон! — окликнули его на школьном крыльце. Он удержался и не повернул головы; у выхода со школьного двора, у ворот в тени липы, Алина с одноклассницами курили и болтали, ни от кого особенно не скрываясь.

У Антона засосало под ложечкой. То, что Алина до сих пор не ушла домой, показалось ему дурным знаком.

— Эй, гондон! Эй, гондон! — позвали сразу со скамейки под липами, от крыльца, из окна первого этажа. Антон шел, видя только дорогу перед собой; дорога вела мимо стайки девчонок с сигаретами.

— Антон! — окликнула его Алина.

Кто-то заржал на несколько голосов. Он замедлил шаги.

— Пока, — сказал деревянным голосом, глядя Алине в переносицу.

— Эй, это что у тебя?

Девчонки переглянулись. Алина смотрела Антону за спину:

— Кто это тебе прицепил?

Лихорадочно расстегнув пуговицы, он стянул пиджак. Сзади на ткани булавками были пристегнуты презервативы — развернутые, мягкие и влажные.

— Гондон Нечаев, — сказал кто-то из девчонок. — Не, ну я не могу, наши пацаны такие злые…

Антон понял, что под страхом смерти не коснется этой дряни руками. Он принялся трясти пиджак, пытаясь стряхнуть презервативы, но булавки держали крепко, и резина не рвалась.

Его одноклассники, и Серега Охотников, видели эту дрянь у него на пиджаке, но никто ничего не сказал! Он шел по двору, его окликали, все смеялись — но никто ничего не сказал, пока не увидела Алина!

Слепой от ярости, он пошел прочь, держа пиджак в руке. За спиной смеялись и болтали, и Алина один раз крикнула:

— Да подожди ты! Приведи себя в порядок!

Он ускорил шаг и не слышал, как переговаривались девчонки за его спиной.

Варя, большегрудая одноклассница Алины, спросила вполголоса:

— Нафига ты это делаешь?

— Что? — Алина округлила и без того выразительные глаза.

— Нафига ты дразнишь Пиню? Он же зло срывает не на тебе, а на Нечаеве…

— Пусть привыкает, — Алина загасила сигарету. — Пине это полезно.

— А Нечаеву?

— Честно? Мне насрать.

«Привет, сообщники. Я, как и вы, очень люблю Терри Пратчетта. Ищу парня, который в четверг утром ехал в метро по оранжевой ветке и читал книжку моего любимого автора. Хочу поговорить с ним о литературе. Иришка».

«Привет, народ. Я ищу парня, который в четверг утром ехал в метро по оранжевой ветке и читал книжку моего любимого автора. Отзовись, напиши мне в личку. Иришка».

«Парень с книжкой Пратчетта, который ехал в четверг по оранжевой ветке от Теплого Стана в центр. Брось письмо на этот адрес, ты кое-что потерял. Иришка».

Не разгибаясь, не отрываясь от экрана, она выискивала в сети конференции, форумы и сообщества, где только упоминался писатель Пратчетт, и оставляла сообщения для «парня с книжкой». Она чувствовала себя рыбаком, который ставит очень частую, очень надежную сетку в одной только крохотной бухте — в надежде, что рыбешке именно сегодня надоест гулять по океану, и она явится на огонек.

Основным ресурсом, на который она возлагала надежды, оставался «В контакте». Ирина завела себе аккаунт, снабдив его привлекательной, как ей казалось, аватаркой с умильным девичьим личиком. Записала в интересы «Терри Пратчетт» и бросилась искать единомышленников, и нашла — порядка сотни.

— Это уже что-то, — сказал демон.

Ирина промолчала. Никто не обещал, что у мальчика с книжкой обязательно есть аккаунт. Никто не клялся, что Пратчетт у него в любимцах — мог просто читать, просто, случайно, сегодня Пратчетта, завтра Дэна Брауна. Но демон пытался ее подбодрить, и она не стала сопротивляться.

Девушка. Юноша. Совсем крохотная девчушка. Здоровенный мужик. Толстая тетка. Ирина просматривала чужие дневники, всматривалась в фото на аватарке, и всякий раз ее сердце останавливалось: мальчик? очки? А мог он сняться без очков? Шестнадцать или семнадцать лет? Этот или тот?

Демон молчал, и Ирина листала дальше.

Иногда вместо фото на аватарке была картинка, смешная или странная. Тогда Ирина смотрела на год рождения: девяносто первый. Девяносто восьмой. Шестьдесят восьмой, ух ты! Всем мальчикам, имевшим год рождения девяносто третий или четвертый, она писала одинаковые письма: «Привет, я хочу с тобой дружить, напиши мне, Иришка».

Размеренно тыкали часы. Половина одиннадцатого вечера; начали приходить ответы: «Давай, добавляю в друзья».

«А ты откуда вообще? Кроме Пратчетта, что-то любишь?»

«А можно тебя трахнуть?»

На каждое письмо она терпеливо отвечала: «Я тебя видела в метро в четверг утром, на оранжевой линии. Ты читал книжку. Точно?»

Кто-то не отвечал. Кто-то рисовал недоумевающий смайлик. Кто-то оптимистически переспрашивал: «Так можно тебя трахнуть?»

Дома Антон надел резиновые перчатки и снял с пиджака презервативы, похожие на растрепавшиеся тусклые ленты. Положил в мусорный полиэтиленовый пакет — вместе с перчатками. Этот пакет вложил в другой, белый, из супермаркета «Перекресток». А потом в третий, тоже черный, непрозрачный.

Вынес на помойку.

Сунул пиджак в стиральную машину и включил деликатную стирку.

Трижды вымыл руки. Потом разделся в ванной; ноги и бедра выглядели ужасно. Были похожи на географическую карту — в синяках разной формы и цвета, будто в очертаниях озер.

Антон долго мылся; потом, натянув спортивные штаны и майку, принялся убирать в квартире. Он мыл пол — тщательно, протирая плинтусы особой тряпочкой; он вытирал мебель, не забывая о самых недоступных углах, о карнизах и верхушках высоких шкафов. И снова мы пол — несколько раз подряд, по всей квартире.

Ему случалось проходить через все это. Не первый раз и, наверное, не последний. Папа говорил ему: «Научись постоять за себя!», но, когда был жив папа, и надобности такой как-то не возникало. Антон умел тогда делиться игрушками, умел на добро отвечать добром, а на зло — яростью. И никогда — или почти никогда — не бывал жертвой.