Филип Дик - Лейтесь, слёзы... Страница 38

— Суицидных попыток не было? — спросил у богобоязненного пола лос-анджелесский сержант.

— Никак нет, сэр.

Вот, стало быть, зачем он там с ними торчал.

Ясону такое даже в голову не приходило. Рут Рей, скорее всего, тоже… Хотя, пожалуй, скользнула мысль о чем-то таком мрачном, бессмысленном — но именно что скользнула.

— Порядок, — сказал сержант лас-вегасской пол-бригаде. — Отныне забота о двух подозреваемых официально ложится на нас.

Лас-вегасские полы попрыгали в свой фургон. Вскоре он шумно взвился в ночное небо, направляясь обратно в Неваду.

— Прошу сюда, — сказал сержант и сделал резкий жест в сторону сфинктера спускной трубы. Лос-анджелесские полы казались Ясону несколько крупнее и старше, несколько грубее лас-вегасских. Хотя, скорее всего, тут работало только его воображение; это означало нарастание лишь его собственного страха.

Что же ты скажешь полицейскому генералу, задумался Ясон. Особенно когда все твои теории и объяснения на собственный счет уже свое отработали, когда ты ничего не знаешь, ни во что не веришь, а все остальное как в тумане. А, черт с ним со всем, устало решил он, практически бестелесно падая по трубе вместе с полами и Рут Рей.

На четырнадцатом этаже они вышли из трубы.

Лицом к ним стоял хорошо одетый мужчина в очках без оправы, с перекинутым через руку плащом, в кожаных полуботинках с острыми носками и, как подметил Ясон, с двумя золотыми коронками на зубах. Мужчина, прикинул он, где-то на шестом десятке. Высокий, седовласый, осанистый мужчина с неподдельно-приветливым выражением на безупречных пропорций лице аристократа. Он не был похож на пола.

— Вы Ясон Тавернер? — осведомился мужчина. Затем протянул руку; Ясон машинально ее пожал. Обращаясь к Рут, генерал полиции сказал: — Вы можете отправляться вниз. С вами мы побеседуем позже. А прямо сейчас я хотел бы поговорить с мистером Тавернером.

Полы увели Рут; уже ее не видя, Ясон все еще слышал ее нытье. Теперь он оказался лицом к лицу с генералом полиции и больше ни с кем. Рядом не было даже охранника.

— Меня зовут Феликс Бакман, — представился генерал полиции. Затем указал на открытую дверь и коридор за нею. — Пройдемте в кабинет. — Разворачиваясь, он пропустил Ясона вперед — в обширную анфиладу комнат с серо-голубого пастельного тона стенами. Ясон вздрогнул: никогда он не представлял себе полицейское агентство таким. Ему даже в голову не приходило, что такое вообще где-то существует.

Считанные секунды спустя озадаченный Ясон уже сидел в кресле натуральной кожи, что обтягивала мягчайший стирофлекс. Бакман, однако, не уселся за свой почти до неуклюжести массивный дубовый стол с тяжеленной столешницей; вместо этого он завозился у платяного шкафа, убирая туда плащ.

— Я намеревался встретить вас на крыше, — объяснил он. — Но этот ветер «сантана» в ночные часы дует там как зверь. Это вредно для моих гайморовых пазух. — Затем генерал полиции повернулся лицом к Ясону. — Я замечаю в вашем лице кое-что, чего не видно на четырехмерном фото. Такого там никогда не видно. Лично меня это всегда изумляло. Ведь вы секст, не правда ли?

Мгновенно сменяя удивление настороженностью, Ясон, привставая в кресле, заметил:

— А ведь вы тоже секст, генерал, разве не так?

Широко улыбаясь и демонстрируя тем самым дорогой анахронизм — свои золотые коронки, Феликс Бакман показал Ясону семь пальцев.

Глава 15

В своей карьере полицейского чиновника Феликс Бакман использовал эту уловку всякий раз, как встречался с секстом. В особенности он полагался на нее в подобных случаях — когда встреча оказывалась внезапной. Всего такое случалось четырежды. И все в итоге ему верили. Сексты, будучи сами продуктами евгенических экспериментов, причем тайных, оказывались необычно доверчивы, сталкиваясь с утверждением, что существует другой сходный проект, столь же секретный, как и их собственный.

Без этой уловки он оставался бы для секста всего лишь «нормалом». А в такой невыигрышной ситуации Бакман не смог бы допросить секста как полагается. Следовательно, приходилось идти на хитрость. Благодаря ей позиция Бакмана по отношению к сексту инвертировалась. И в таких искусственно созданных условиях он мог успешно допрашивать человеческое существо, в обычных условиях ему неподвластное.

Реальное психологическое превосходство, которым сексты над Бакманом обладали, устранялось одним этим нереальным фактом. И ему очень такое нравилось.

Однажды, в минуту отдыха, он сказал Алайс:

— Я могу дурачить секста минут десять-пятнадцать. А вот дальше… — Бакман выразительно смял пачку сигарет с черного рынка. С двумя сигаретами внутри. — Дальше их непомерно усиленное поле берет верх. Мне нужен только рычаг, при помощи которого я вскрою их проклятые надменные мозги. — И в конце концов он такой рычаг нашел.

— А почему «септ»? — спросила тогда Алайс. — Почему ты берешь семерку? Раз уж ты все равно их дуришь, почему не сказать восемь или тридцать восемь?

— Тщеславие грешно. Нельзя заходить слишком далеко. — Бакман не желал допускать эту легендарную ошибку. — Я буду говорить им то, — хмуро добавил он, — во что они, на мой взгляд, поверят.

— Они тебе не поверят, — сказала Алайс.

— Да нет же, черт побери, поверят! — воскликнул Бакман. — Это составляет их тайный страх, их bete noire. Они шестые по счету в ряду реконструкционных систем ДНК и понимают — если это можно было проделать с ними, это можно было проделать и с другими, причем на более развитом уровне.

Алайс, не особенно всем этим заинтересованная, еле слышно тогда произнесла:

— Тебе бы мыло по телевизору рекламировать. — И это зафиксировало всю полноту ее реакции. Если Алайс было на что-то наплевать, это что-то просто прекращало для нее свое существование. Вероятно, ей не следовало так уж от всего отмахиваться… ибо рано или поздно, подумал Бакман, приходит расплата: реальность отвергнутая возвращается, чтобы преследовать человека. Чтобы без всякого предупреждения брать над ним верх и сводить его с ума.

И Алайс, как не раз думал Бакман, была в каком-то необычно клиническом смысле патологична.

Он чувствовал это, но никак не мог ухватить самую суть. Впрочем, многие его предчувствия были примерно такими же. И Бакмана это не раздражало, раз он любил Алайс. Бакман знал, что он прав.

Теперь же, стоя лицом к лицу с Ясоном Тавернером, секстом, он принялся развивать свою уловку.

— Нас было совсем немного, — сказал Бакман, усаживаясь наконец за свой массивный дубовый стол. — Всего четверо. Один уже умер, так что осталось трое. Понятия не имею, где они. Мы еще меньше контактируем между собой, чем вы, сексты. А вы очень редко контактируете.