Кирилл Юрченко - Люди в сером 3: Головоломки Страница 38

— Что вам показалось? — нетерпеливо повторил вопрос Олег.

— На секунду, уточняю, всего лишь на секунду, — сказал Полозов, — мне вдруг почудилось, что я непременно должен собрать этот кубик, словно от этого зависит что-то очень важное… Ну, жизнь моя, что ли.

— И что было дальше? — вернул себе инициативу Серегин.

— Что было дальше? — повторил вопрос Полозов. — А ничего не было. Проснулся Олейников и тут же вырвал у меня из рук свою игрушку. Резко так вырвал, зло, словно я покусился на какую-то его святыню. Наверное, и правда, он считал этот кубик своим талисманом.

— И это все? — спросил Серегин. — Больше вы никаких странностей за Олейниковым припомнить не можете?

— Пожалуй, что все, — пожал плечами Полозов. — Ну, когда я выписывал его из госпиталя, он даже не зашел за своим выписным листом. И не попрощался. Но я же говорю, нелюдимый он был. Лист так и остался у меня, в его карточке. Не знаю уж, как он оправдывался перед своим начальством. У вас ведь особо строго требуют соблюдение всех формальностей, верно?

— Их везде требуют, — сказал Серегин. — Без бумажки ты какашка… А перед начальством он никак не оправдывался. К моменту выписки у Олейникова уже не было никакого начальства. Выперли его в два счета из доблестных, так сказать, рядов, без выслуги лет и пенсии. Во избежание…

— Тогда понятно, — вздохнул Полозов. — У вас ко мне все? — Этим он попытался дать понять, что считает беседу законченной.

— Да, все, — не стал противиться Серегин. — Мы можем ознакомиться с этим выписным? И с больничной карточкой заодно?

— Вообще-то существует такое понятие, как врачебная тайна, — пробормотал Полозов, — но наверняка она к вам не относится.

— Вы правы, — кивнул Серегин. — Так как насчет ознакомиться?

— Карточка в госпитальном архиве, — сказал Полозов. — Сейчас я позову медсестру, она вас проводит. — Он встал, высунулся из окна, распахнутого по летнему времени, и гаркнул во весь голос: — Люда!

Серегин отметил, что голос у заведующего отделением был вполне поставленный, командирский.

— Подождите, пожалуйста, в приемной, — сказал Полозов, вновь повернувшись к столу. — Люда сейчас подойдет… Да, еще один момент, — вдруг вспомнил он, когда Серегин с Олегом уже встали и направились к двери. Попрощавшись с хозяином кабинета. — Я сейчас вспомнил. Не знаю, насколько это важно… Олейникова я видел последний раз вечером накануне выписки. Он шел по коридору в палату, в руках у него был неизменный кубик Рубика, и мне показалось… Заметьте, только показалось, я не настаиваю, что так и было. Так вот, мне показалось, что кубик у него полностью собранный. Но, наверное, это неважно. Еще раз до свидания…

«…Эти вожди входят во владение всей собственностью казненного монарха и его семьи и забирают ее с собой. Тогда я приступаю к погребению изуродованных останков Матиамво и возвращаюсь в столицу для того, чтобы провозгласить начало нового правления. После этого я возвращаюсь на место захоронения останков монарха, за сорок рабов выкупаю их вместе со всей собственностью покойного и передаю все это вновь провозглашенному Матиамво. Такой смертью уже умерли многие Матиамво, не избегнет ее и нынешний…»

14 июня 1983 года

Когда Павлюков проснулся, было уже совсем светло, где-то невдалеке от палатки громко чирикали, переговариваясь, какие-то птицы. Сквозь брезентовые стенки безуспешно пытались пробиться упрямые солнечные лучи. Несмотря на утро, в палатке было жарко и душно, Но полог нельзя было оставлять на ночь открытым, так как налетели бы вездесущие комары.

Несмотря на жару, Павлюкову не хотелось вылезать из уютного спальника. Ночью он спал плохо, часто просыпался. Где-то вдалеке погромыхивала ходившая кругами гроза, но близко так и не подошла. Может, из-за нее у Павлюкова было какое-то тревожное чувство, ему то чудились осторожные шаги возле палатки, то невнятные голоса неподалеку. Но когда он настороженно прислушивался, все подозрительные звуки пропадали. Наверное, они все-таки просто чудились.

Рядом послышались шаги, полог палатки откинулся, и громкий голос Сорокина вопросил в пространство:

— А кто у нас сегодня дежурный?

Дежурным должен был быть Штерн, он сам вчера вызвался, заявив, что умеет кашеварить в походных условиях. А вот теперь он посапывал себе в спальнике рядом и в редкий ус не дул. Усики Штерн носил маленькие, чисто для шику, но в Институте Павлюков никогда не обращал на них внимание, а вот теперь почему-то они назойливо лезли в глаза.

Павлюков пихнул своего заместителя локтем. Тот заворочался, пробормотал: «А? Что?» и снова затих.

— Вставать пора, — громко сказал ему Павлюков. — Кофейку уже хочется, да и завтракать скоро наступит время.

Буквально в десяти шагах от поляны, где они обосновались, текла речка. Вернее, речкой назвать этот ручеек можно было, только очень сильно ему польстив. Два метра в ширину в самых широких местах и метр в глубину в самых глубоких — вот и вся речка. Но вода в ней была прозрачная, чистая, холодная даже в самую жару, и пить ее было сплошное удовольствие. В Москве о такой воде сто лет уже даже никто и не мечтал. Чтобы размяться, Павлюков принес Штерну два ведра воды и, захватив из палатки свои походные принадлежности, пошел бриться.

Когда Павлюков вернулся умытым и побритым, уже все встали и успели развить бурную деятельность. Костер весело трещал, посылая вокруг легкий дымок. Из зарослей вышел на поляну Кеша с огромной охапкой хвороста. Вдобавок он тащил за собой длинную сухую лесину. Екатерина Семеновна с полотенцем через плечо, очевидно, ждала его, Павлюкова, возвращения. Сорокин копался в рюкзаке возле палатки, а хмурый с утра, как и в любое другое время суток Максютов сидел у костра и пристально глядел в огонь.

Павлюков залез в палатку, убрал бритву и полотенце, а потом вылез и присел на корточки возле Сорокина.

— Пока я брился, — сказал Павлюков, — мне показалось, что кто-то прячется в кустах на противоположном берегу и наблюдает за мной. Очень такое неприятное чувство.

— Вам показалось, — твердо сказал Сорокин. — А если и был кто, так мало ли в лесу грибников.

— Какие грибы в июне? — упрямо настаивал Павлюков.

— Ну, дачников, что ли. Просто любителей побыть на природе…

Он вдруг резко осекся, поднялся с колен и решительно направился к костру, где сидел Максютов. Павлюков наблюдал, как они отошли к краю поляны и стали что-то обсуждать, причем обычно сдержанный Сорокин энергично размахивал руками. Но говорили они тихо, так что Павлюков не услышал, о чем шла речь.