Наталья Иртенина - Меч Константина Страница 38

Леха выдернул шнур телевизора из розетки. Февраль кинул женщине одеяло, чтоб прикрылась, и спросил:

— Стригуны?

Она закивала, в страхе озираясь. Февраль переглянулся с Пашей.

— Надо проверить другие подъезды.

Мне молча вернули автомат. Кир присмирел в тяжелых Пашиных руках, сопел и с ненавистью глядел на убитых.

В доме было всего два подъезда. В соседнем в первой же квартире выла над убитым дедом старуха-жена. Входная дверь нараспашку — замок выбит. Февраль оставил здесь для прикрытия Леху и с ним Кира. Мы втроем пошли наверх, проверяя двери. На четвертом этаже нашли открытую. Февраль двинулся первым, Паша за ним Мне ничего не сказали, поэтому я пошел тоже. Голоса доносились из дальней комнаты. Февраль, держа автомат стволом кверху, остановился послушать. Женский дрожащий голос умолял о пощаде. Плакал ребенок.

— Сжальтесь, прошу, нам будет нечем кормить малыша. У мужа маленькая зарплата Нам негде взять столько…

— Нечем кормить? — отвечал ей мужской голос — Так это не проблема, Чпок, и все дела. Гуд-бай, беби-и…

Одновременно раздался женский вскрик и надсадный смех двух или трех мужчин. Ребенок заголосил еще громче.

— А может, сама пойдешь в уплату? — раздумчиво говорил тот же подонок. — Отдашь нам свою плюшку, а, хозяин?

Февраль сделал знак Паше.

Новый вскрик, гнусный смех и затем грохот стрельбы. Февраль с Пашей не стали церемониться — стреляли на поражение. Один успел ответить, но мимо. Этих тоже было трое. В комнате на стуле сидела женщина, ошарашенно прижимала к себе ребенка. На табурете у стола оцепенел ее муж, сложив руки на коленях.

— Не бойтесь, все уже кончено, — сказал Февраль женщине и стал обыскивать убитых. У одного, видимо, старшего в команде, вытащил из кармана удостоверение и толстую пачку разнокалиберных банкнот. — Угу, уполномоченный… неприкосновенность… — читал он в корочках. — Прям как в старые времена — комиссары, экспроприация, продразверстка…

Женщина всхлипнула и залилась слезами от переживаний. Ее муж сидел все так же одеревенело и скукоженно, словно боялся пошевельнуться. Февраль подошел к нему и пощелкал пальцами у него перед носом.

— Эй, да очнись же ты!

В ответ мужчина еще больше сгорбился, совсем увял.

— Он у вас всегда такой? — Февраль повернулся к женщине.

Она закачала головой, сморкаясь в платок.

— Нет, но… мой муж такой добрый, впечатлительный… он мухи не обидит, а тут… — Она в ужасе смотрела на убитых «уполномоченных».

— Добрый, — усмехнулся Февраль. — Если б на глазах у него начали насиловать жену и убивать сына, слова бы поперек не сказал?

— Что вы, зачем так… Просто… он такой безвольный… — плакала женщина.

Паша тронул Февраля за плечо.

— Отстань ты от них. Что с трупами делать?

— Да на улицу выкинуть.

Февраль отодвинул шторы и открыл окно. Выглянул — нет ли кого внизу.

— Давай.

После того как три раза об асфальт внизу глухо стукнуло, Февраль закрыл окно, снова занавесил его и подошел к женщине. Протянул ей пачку конфискованных денег.

— Возьмите. Разделите между соседями. И молите Бога, чтобы следующего раза не было.

Ее муж смотрел на нас пустыми, безучастными глазами. На лестнице Февраль сказал про него:

— Безнадежен. У таких единственное желание — слиться с окружающей средой, чтоб не заметили, не прибили. Одно слово — пленный. Полная деградация.

— Он даже не понял, что мы их спасли! — недоумевал я.

— Так и бывает. Когда уже все равно. Все отбито страхом за свою жизнь.

Мы спустились вниз, забрали Леху с Киром и вернулись в первый подъезд Надо было убрать трупы из квартиры той женщины. Она молча впустила нас и заперлась в ванной. Убитых отправили на улицу тем же способом, через окно и вместе с другими тремя спустили в канализационный люк. Пока все это проделывали, Леха рассказал, что узнал от старухи, у которой застрелили мужа. Когда к ним пришли, они не хотели открывать. Тогда команда вышибла дверь. Старик заявил, что у них лишних денег нет и пусть идут в соседнюю квартиру — там пришлые таджики торгуют наркотиками и живут небедно. «А, так ты фашист, старый козел! — закричали ему, — Ну так получи свое». Расстреляв старика, они ушли. Бабка видела, как они звонили в соседнюю квартиру, как оттуда высунулась голова таджика, что-то сказала и исчезла. После этого команда пошла наверх.

— Ясно, — сказал Февраль, отряхивая руки, — Крышуется государством. Ну-ка пошли.

Дверь в квартире пришлых таджиков была железная и оборудована переговорным устройством. Наверху работал глазок телекамеры. В центре двери сделана узкая, закрытая изнутри прорезь, наверное, для обмена деньгами и товаром. Старуха-вдова по соседству притихла, обнимала на полу мертвого мужа. Чтобы не маячить под камерой, мы укрылись в ее прихожей, Февраль, без оружия, нажал на кнопку переговорника. Ответили почти сразу, с сильным азиатским акцентом:

— Чива нада, а?

— Поговорить надо.

— Ты от кого, а?

— Я от себя. Разговор есть.

— Нету с тобой разговора, прочь иди. Февраль нажал кнопку еще раз.

— Пошел, собака, по-русски тебе не сказали? — крикнули ему изнутри таджикской крепости.

— Это кто тебе тут собака, рожа мафиозная? — мгновенно взъярился Февраль. — Открывай, а то разнесу дверь к чертовой бабушке!!

— Пошел, тебе говорят, сейчас в полицию звоним.

— Ну все, достали, — скрипнул зубами Февраль и забрал у Паши свой автомат.

Первой посыпалась осколками камера. В микрофон переговорного устройства Февраль всадил десяток пуль, как в яблочко. Затем начал выстреливать замок двери. Паша с Лехой пошли на другую сторону дома бомбить окна притона. Старуха скорчилась на полу возле покойника, закрыла руками голову. Кир сидел на корточках у стены в прихожей и бил дедовым ботинком об пол. Одному мне нечем было заняться. Я смотрел на бушующего Февраля, и мне было не по себе от его неистовства.

Дверь таджикской крепости выдержала штурм. Февраль сменил две обоймы, расстрелял последнюю до половины, остановился, перевел дух и сказал:

— Ну ждите. Вернусь с ящиком противотанковых выстрелов.

Продукты мы так и не купили. В эту ночь все равно не пришлось ужинать.

Глава 4. Черный ворон

Мы возвращались по мертвым улицам Было около полуночи. Через два квартала от того дома перед нами проехали темный автобус и машина с мигалкой. Кто-то все-таки вызвал городской патруль. Или «кобр». Февраль осторожничал, иногда останавливался и прислушивался. Но все было тихо.

Меньше всего на войне можно доверять тишине. Она лжива и опасна.

Первая пуля предназначалась Февралю. Каким-то чудом он поймал ее рукой, а не грудью. Звук выстрела был далекий, почти не слышный. Февраль, схватившись за руку, перекатился кувырком в другую точку пространства и резко выкрикнул: «Снайпер!» Мы находились на темной улице, зажатой с боков каменными коробками, и укрыться здесь было совершенно негде. И снайпер наверняка видел нас как на ладони, всех пятерых. Если бы просто знать, откуда он стреляет, — но и в этом он нас обыгрывал. Что делать — бежать, стоять, падать? Любое из этих действий может стать последним в жизни. Я словно прирос к месту и глядел на Пашу. Остальные совсем выпали из поля зрения, я не знал, что делают Февраль и Леха. Наверное, мне что-то кричали, но я не понимал что. Потом я увидел, как Паша, тяжеловес Паша, бабочкой пролетел в воздухе и накрыл собой Кира, грохнулся вместе с ним на асфальт. Он опередил выстрел на долю секунды. Камуфляж между лопатками разорвало пулей, стокилограммовое Пашино тело вздрогнуло. Значит, снайпер почему-то стрелял в Кира. Как Паша узнал?