Джек Вэнс - Марун: Аластор 933 Страница 38

— Интересно! Не было ли какой-нибудь связи между его смертью и упомянутым вами документом? — спросил Эфраим тоном, не выражавшим ничего, кроме праздного любопытства.

— Разумеется, нет! Какая тут может быть связь?

— У меня слишком богатое воображение. В том, что касается отрога Шорохов, я должен признаться, что все мое существо восстает против мысли об уступке хотя бы пяди шарродской земли, священной для меня и моих подданных. Тем не менее, я рассмотрю этот вопрос.

— Этого недостаточно! — в голосе Рианле появилась резкая нотка, напоминавшая звук задетой стальной пружины. — Мои желания не встречают понимания!

— Чьи желания встречают понимание всегда и везде? — риторически возразил Эфраим. — Не стоит об этом говорить. Надеюсь, мне удастся заручиться согласием лиссолет, и она порадует нас последовательностью воодушевляющих воздушных композиций...

Рианле, чопорный и мрачный, сидел за огромным двадцатиугольным столом в зале торжественных приемов. Стелани приготовила гамму испарений, чем-то напоминавшую о прогулке по холмам — о сырой земле и пронизанной солнечными лучами зелени, о влажных камнях на берегу пруда, об ароматах антионов и лесных фиалок, о подернутых плесенью, трухлявых стволах упавших деревьев, о камфоре. В отличие от Сингалиссы, Стелани выбирала флаконы не столь проворно, скорее забавляясь, как ребенок, играющий с цветными мелками. Но скоро уже пальцы Стелани стали двигаться быстрее — она заинтересовалась своими причудливыми изобретениями, как музыкант, внезапно уловивший достойный внимания материал в импровизации, неохотно исполняемой по настоянию слушателей. Склоны холмов пропали, солнечный лес исчез — последовали легкомысленные, сладковато-пряные, забавные запахи, постепенно терявшие остроту и оставлявшие лишь приятные меланхолические воспоминания подобно цветку валерианы, выросшему в заброшенном саду. К этому аромату в свою очередь прибавились сначала горьковатое испарение, потом йодистое дыхание солончака и, наконец, отчаянное, удушающее зловоние сгоревшего дома, еще тлеющего под дождем. Криво улыбаясь, Стелани подняла голову, задвинув в стол панель и ящички.

Рианле пылко провозгласил:

— Невероятно! Вы потрясли нас опустошающими переживаниями!

Эфраим обвел глазами присутствующих. Дестиан сидел, опустив глаза и играя с серебряным браслетом. Неподвижно выпрямившись в кресле, Сингалисса столь же неподвижно смотрела перед собой. Лоркас с восхищением наклонил голову, не отрывая глаз от Стелани. Эфраим подумал: «Мой юный друг окончательно заворожен — ему следовало бы немного скрывать свои чувства, если он не хочет, чтобы его обвинили в себализме.»

Рианле повернулся к Эфраиму:

— Говоря о кончине высокочтимого Йохайма, вы употребили предосудительное выражение — «убийство». Как же вы теперь поступите с собакой Госсо?

Лицо Эфраима окаменело — он пытался сдержать вспышку раздражения. С его стороны упоминать об убийстве, пожалуй, было неблагоразумно — но почему Рианле считал удобным для себя разбалтывать при всех содержание частной беседы? Эфраим чувствовал, что Сингалисса и Дестиан напряженно прислушиваются.

— У меня еще нет определенных планов. Я собираюсь закончить войну с Горджетто, так или иначе. Бесполезные распри в конце концов погубят оба предела.

— Я вас правильно понимаю? Вы намерены вести только полезные войны?

— Если война неизбежна, я предпочел бы ставить перед собой достижимые цели, руководствуясь исключительно необходимостью.

Улыбка Рианле выражала почти откровенное презрение:

— Шаррод — небольшой предел. Независимо от новизны ваших представлений о военных кампаниях, существование Шаррода целиком и полностью зависит от снисхождения соседей — такова действительность.

— Вашим мнением, разумеется, пренебрегать невозможно, — ответил Эфраим.

Рианле продолжал размеренным тоном:

— Насколько я помню, не так давно обсуждалась возможность тризмы, способной объединить шарродские и эккордские владения. Пожалуй, в настоящий момент затрагивать этот вопрос преждевременно — учитывая хаотическую ситуацию в Шарроде.

Краем глаза Эфраим замечал, как менялись позы сидящих вокруг стола — напряженным мышцам требовалось высвобождение. Он встретился взглядом со Стелани — в ее задумчивых, как всегда, черных глазах чудилось выражение то ли тоски, то ли сожаления.

Рианле снова заговорил, и снова глаза всех присутствующих обратились к его неестественно красивому лицу:

— Тем не менее, все рано или поздно вернется на круги своя. Между нашими пределами должно быть достигнуто взаимопонимание. Налицо неравновесие — я имею в виду невыполненный договор о передаче Дван-Джара, отрога Шорохов. Если тризма будет способствовать желаемому восстановлению равновесия, я серьезно рассмотрю такую возможность.

Эфраим рассмеялся и покачал головой:

— Тризма связана с ответственностью, которую я не могу взять на себя скоропалительно — тем более, что даже ваше могущество изволили выразить очевидные сомнения в ее целесообразности. Должен признаться, ваша проницательность поразительна — вы совершенно точно определили ситуацию в Шарроде! Мой странг зарос паутиной тайн — я обязан расчистить ее прежде, чем смогу помышлять о дальнейших планах.

Рианле поднялся на ноги — одновременно с ним вскочили его четыре эйодарха:

— Шарродское гостеприимство безупречно, и я ничего так не желал бы, как продлить свой визит, но, к сожалению, вынужден торопиться. Уверен, что его могущество реалистично оценит прошлое, настоящее и возможное будущее и сделает выводы, удовлетворяющие все заинтересованные стороны.

Эфраим и Лоркас вышли к перилам балкона, окружавшего башню Дестиария, и наблюдали за тем, как Рианле и его свита забирались в арендованный[16] аэромобиль. Уже через несколько секунд аппарат поднялся высоко в воздух и улетел на север.

Лоркас удалился к себе в трапезную, чтобы наскоро закусить — после этого он собирался выспаться. Эфраим остался на балконе. В лучах семи-ауда открывался вид на долину — настолько чарующий, что сердце его замерло. На этой земле он вырос, питаясь ее плодами, из нее он состоял — это его земля, ему предстояло беречь ее, любить ее, править ею до конца своих дней. Бесполезные мечты! Шаррод безвозвратно потерян, узы традиции разорвались. Никогда уже он не станет руном, никогда не зарастет зияющая пустота. Ни в Шарроде, ни на чужбине ему не суждено собрать себя воедино — покоя не было, покой ему даже не снился.

Эфраим с волнением впитывал пейзаж глазами человека, знающего, что он скоро ослепнет. Косые лучи, веером пробивавшиеся из-за неровного гребня Эйлодских скал, озаряли сотню лесов — пламенеющие кроны, казалось, светились внутренним светом, терпким лимонно-зеленым и ярким серо-голубым, пестрящим алыми точками стручков и крупными мазками красноватого темно-коричневого, иссиня-черного и зеленовато-черного. Долину обступили далекие грозные пики — каждый имел свое наименование, с каждым было связано древнее предание. Надменный снежнобородый Шаннайр, презирая насмешки Птичьих утесов, отвернулся к югу и так стоял, вечно нахмурившись. Две Ведьмы, злобные Камвра и Димвра, сами себя околдовали и теперь спали над седлом Д'Анквиля под покровом черных деревьев мурре. Дальше — предмет вожделений Рианле, отрог Шорохов, откуда тропы фвай-чи вели к неведомым святыням под фиолетовым небом Ленглинских гор. Его наследный потерянный край, отчизна-чужбина. Что делать? Во всем пределе он доверял одному человеку — бродяге из Порт-Мара, Мато Лоркасу. Госсо мог истолковать его предложение перемирия как признание слабости. Не слишком завуалированные угрозы Рианле могли привести к нешуточной катастрофе. В арсенале Сингалиссы оставалось множество ядовитых булавок, способных ежедневно отравлять его существование. Эфраим решил, что должен без промедления созвать шарродских эйодархов и обратиться к ним за помощью. Настала пора принимать решения.