Сергей Болотников - Действо Страница 38

Анна встряхнула головой, потом еще раз, чтобы удостовериться, что ей это не сниться. Посмотрела на полотно, потом на Кэрролла на стене. Тот взирал утомленно - в картине он не сомневался, а вот в Анне вовсю.

-Что происходит? - спросила та, - что с моими руками?!

Так, подумаем логично - сама картина измениться не могла, так ведь? Значит это Анна вчера, своими руками, доводя до симметрии, тем не менее умудрилась ошибиться в пропорциях.

Правильно было бы спросить - что с моим восприятием?

Но неудачливого автора перекошенного полотна волновало сейчас вовсе не это.

Анна думала о том, что она предъявит к концу недели - не эту же мазню, что на стенах. А если она не представит что-то удобоваримое, то прости прощай, честолюбивые мечты!

А холст был основательно загублен.

Горькие слезы покатились из глаз художницы и закапали на покрывало, расплываясь бесцветными розами с тысячей лепестков. Потом из горестного, выражение ее лица стало свирепым.

-Аня, ты куда?! - окрикнула мать любимое чадо, когда та пронеслась мимо двери в кухню, волоча за собой мольберт.

Хлопнула дверь.

-Не понимаю, - сказал мать растерянно, и замолчала, подумав вдруг, что ей не понимать уже давно не в первой.

Белой краской по холсту - вот так, убрать эту гадость, искривленные пропорции. Прочь-прочь.

Сверху сыпался вялый позднезимний снежок, падал на холст и смешивался с белой краской. Позади холста падал на дом и не таял, покрывая серые плиты седой изморозью. На небе свинец - как будто растянули свинцовый лист. И не скажешь, что весна скоро.

Едва дождавшись, пока просохнет, начала рисовать, и делал это со столь зверским выражением лица, что прохожие, ранее косившиеся снисходительно теперь стали посматривать с опаской.

Она рисовала, махала кистью как мечом, вырубая прочь неугодную диспропорцию. Шмяк-шмяк-шмяк - дом вставал как живой. Как фотография, и странно было видеть, как из этих судорожных, резких и полных угрозы движений происходит созидание.

Кисть вдруг оторвалась и каштановой безобразной копенкой расплылась по свежей краске. Анна замерла - с удивлением глянула на сломанную ручку кисти и выронила ее в снег.

Почти половина полотна была создана - угрюмое зеркало глядело на нее с холста - ровное, симметричное.

Сколько же прошло времени?

Ответ дало солнце, висящее над крышами и красящее их в нежный персиковый цвет.

Вечер. Четыре часа работала, не меньше.

-Зато картина почти готова, - сказала Анна, и вернулась домой.

Перед сном, она аккуратным автоматическим движением закрыла холст белым, в пятнах краски покрывалом. Так то лучше, чем смотреть. Анна на миг замерла перед покрывалом. "Зачем ты это сделала" - спросила она сама себя, - "Уж не для того ли, что бы она ни изменилась там без тебя?..."

-Да ну бред какой, - оборвала художница глупые мысли, - это ты ее нарисовала, не так ли?

А закрытый холст стоял в том углу, куда его отодвинули - молчаливый и загадочный в густом полумраке. Глядя на него, Анне вовсе не казалось, что промасленная ткань скрывает ее творение. Она убеждала себя, что это глупо, вот сейчас можно подойти сдернуть ткань и тогда...

Но в тот вечер она так и не решилась обнажить холст, а ночью плохо спала и наутро встала с головной болью.

Следующий день ознаменовал собой окончание выходных, и все утро Анна провела в институте - бледная, с кругами под глазами, она на все вопросы отвечала невпопад, и никак не могла вникнуть в суть лекции.

Вместо этого ей вдруг пришло в голову, как можно закончить картину. Просто полотно вдруг встало перед глазами как наяву и оно было... гениальным! Ослепительным! Внешне простые линии и грани, но это только если смотреть на них не больше секунды. Скромное очарование, серая красота.

-Я смогу... - сказал Анна.

Дома она сразу двинулась в свою комнату и остановилась перед завешенным мольбертом. Серый дневной свет падал на него из окна, и в этом рассеянном освещении мольберт выглядел буднично и немного уныло, так что одного взгляда на него было достаточно, чтобы устыдиться во всех вечерних страхах.

-"Господи, да чего я боюсь!" - воскликнула художница про себя, "Собственную картину! Ну-ка, что там у нас?!"

И она резким движением сдернула покров, честно ожидая увидеть свое вчерашнее незаконченное полотно.

И, в ужасе подалась назад, лишь усилием воли задушив панический крик. Покрывало выпало у нее из руки и распласталось на полу. Анна смотрела, смотрела, и не могла поверить. Черный, панический ужас восставал откуда-то из трясин подсознания, стремясь затопить сознание и заставить ее бежать прочь, скорее, как можно дальше.

Она не побежала. Она, в сущности, была куда храбрее, чем думала.

Если вчерашний перекос напоминал небольшой флюс, то сегодняшний процесс зашел куда дальше - так бы могла выглядеть зубная инфекция, если ее запустить недели на две. Кошмарная, уродливая пародия на дом заняла всю левую сторону картины, нависая над своим двойником, который теперь казался маленьким и съежившимся от страха. Выглядело это так, словно холстина вдруг стала резиновым воздушным шариком, а теперь какой вселенский шутник надувал его изнутри, жутко деформируя рисунок на поверхности.

Дом сиял серыми оттенками, лоснился и поблескивал окнами домов. Он напоминал жирную отъевшуюся крысу, вольготно расположившуюся посреди кучи отбросов - огромную, разжиревшую, довольную жизнью, раскинувшуюся во всей свой неприкрытой отвратности.

Сердце Анны тяжело билось, в голове звенело. Один момент ей казалось, что она сейчас отключится и растянется на полу, подле этого ужасного творения.

Но она удержалось. И в этом Анне помогла мысль о матери - та, не должна это видеть, ни в коем случае. Если, предыдущие картины были просто бессмысленными то эта... эта была еще исполнена какого-то жуткого смысла.

Весь остаток дня художница провела в темном ступоре, не способная рассуждать, думать, захлестываемая каким-то темным атавистическим страхом, когда кругом тьма и не знаешь чего бояться.

И что, пожалуй, пугало ее больше всего - с навязчивым желанием снова взяться за кисть и исправить картину.

-Нет, - сказала она себе, - нет, все, хватит.

-Я больше не буду заниматься рисованием, - сказала она час спустя.

-Все поддается логике, - сказала она еще через час, - отец говорил, что осмыслению и логическому объяснению поддаются даже самые невероятные вещи.

Стрелка часов сделал очередной шестидесятиминутный интервал и Анна понял, что стоит перед картиной и сжимает в руках кисть. Художница тут же отшвырнула от себя орудие созидания, и поспешно отошла от холста.

-Что же происходит?

"Почему бы не перерисовать снова?" - подумалось ей вечером, - "А что, хорошая идея".