Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы Страница 38

— Привет, сыщик, — Баклавский даже помотал головой, так неожиданен был звонок Мейера. — Уже пора выезжать на допрос?

— На опознание, — ответил тот. — Ты хорошо знаешь Слободу?

— В меру.

— Есть хороший шанс поболтать с твоим потерявшимся морячком. Спроси меня, как я его нашел!

— Как ты его нашел, великий сыщик Мейер?

Где-то на том конце провода старый друг откинулся на спинку стула и, наверное, даже положил ноги на стол.

— Я научу вас, сыщик-любитель Баклавский! Если девушка закатывает глаза, а вы принимаете ее за слепую, это действительно говорит о таланте. Но она не мошенница. Она — актриса. За последние годы в городе шло всего лишь два спектакля, где на сцене появлялась бы плетельщица. Два! В одной и той же второсортной студии. И две! Всего лишь две актриски научились прятать глаза, чтобы было похоже. Я спросил себя: Мейер, а нет ли у какой-нибудь из них покровителя из криминальных кругов? Поискал, поспрашивал… И поехал на Восточный бульвар с визитом вежливости к талантливой, но очень невезучей красотке, которая чуть не отправила на тот свет милого моему сердцу однокашника.

— Ты нашел ее?

— Я нашел ее, допросил ее и сейчас увезу в управление, чтобы завтра ты мог без спешки составить заявление о покушении. Ее дружка зовут Макс, все правильно. Скользкий тип, из слободских. Держит девчонку на коротком поводке, практически в рабынях. Немудрено — денег за спектакли в такой дыре даже на тухлую китятину не хватит. Он сказал — она сделала. А вот обо всем остальном надо спрашивать у Макса. Они вышли из театра задолго до финала. Макс переоделся прямо в экипаже, что-то взял и убежал, а ее отправил домой. По описанию одежды, по времени, да по всему — это он. Дождался конца спектакля и, когда плетельщица с телохранителем сели в свой экипаж, бросил им в окно бомбу Сам в суматохе скрылся. Я и подумал — вдруг моему другу Баклавскому не спится и он согласится по холодку прокатиться до Слободы?

Обрывок шпагата. Еще недавно он был веревочной серьгой в ухе Макса. Моряк выкинул его, а кто-то подобрал и послал Баклавскому по почте: смотри, инспектор! Думай, инспектор! Только почта чуть-чуть запоздала…

— А как зовут девушку? Ты у нее?

— Да, я же сказал, — несколько обескураженно ответил Мейер, — на Восточном бульваре, в мансарде доходного дома Гнездник. А зовут твою пассию Ниной. Нина Заречная. Подходящее имя для актрисы.

— Не увози ее. Лучше поедем за Максом.

— Что ты сказал?

— Я не буду писать заявление, старик. Зачем мне девчонка, если она играла вслепую? Слепую — вслепую, смешно. Нам нужен Макс — и тот, кто за ним.

Мейер был недоволен.

— Дело твое, Ежи. По взрыву она всего лишь свидетель. Но я бы прихватил ее для верности… Погоди, дай соображу… Ежи, ты на нее глаз положил, так?

Баклавский хотел возмутиться, но, чтобы закончить разговор, пробурчал:

— Хочешь, считай, что так.

— Вкус хороший, мозгов нет, — констатировал Мейер. — Годы его не меняют! За тобой заехать?

В горле пересохло.

— Встретимся на месте. Скажи, где.

— Не вздумай соваться в «Амбру». За постоялым двором — площадь Приголуба. От нее начинается Кабацкая улица, там полно ночных забегаловок. Встреча — у ближайшей к Приголубе. Нам понадобится минут сорок, приедешь раньше — выпей горячей канеллы. До встречи!

Насколько реже мы теперь встречаемся с людьми, подумал Баклавский. Голос летит по проводам, и решаются дела, меняются судьбы, ломаются жизни. А когда-нибудь Вивисектор научится вживлять телефон прямо в голову, и мы навсегда окажемся связаны в кошмарную мыслящую сеть…

Повесив трубку, Баклавский посмотрел на левую руку. Даже просто взгляд на узелки стянувшего запястье узора вызывал тошноту. Попытался оттянуть браслет чуть в сторону, и тотчас будто шнур продернули через дырку в сердце. Схватил воздух ртом, скорчился, переждал… Отпустило.

Рука покраснела и саднила. Баклавский спрятал подарок плетельщицы под манжету и снова потянулся к трубке. Продиктовал номер.

Стыдно будет. Потом. Если это «потом» будет.

— Я нашел морячка. Через двадцать минут — на площади Приголуба, — сказал он в телефонную пустоту. — Поторопимся.

Фантазия у Баклавского работала не хуже, чем в детстве. Изнуренное сознание превращало ветхие строения Мертвого порта то в неприступные горы, то в ряды книжных корешков с библиотечной полки. Едва выпавший снег разрисовал дороги картами неизведанных земель. Снежинки легче пуха невесомо устилали мокрую брусчатку и вдруг рафинадно темнели и превращались в воду.

Иногда Баклавский чувствовал, что на него смотрят — зло и оценивающе: что с «крота» взять, будет ли сопротивляться, не опасен ли. Может, и не было там никого. Но когда от этих царапающих взглядов из темных арок и полуоткрытых ворот становилось невмоготу, извлеченный из кармана револьвер демонстрировал незримым недругам, что его владелец — неподходящий объект для знакомства.

То шел, то бежал. Чаще бежал. Кривая дорога уводила от порта вверх, к Слободе. Раскочегаривать мобиль получилось бы еще дольше, а Баклавский спешил как никогда в жизни.

А фантазия рисовала ему отчаяние и унижение лжеплетельщицы Нины Заречной. Надежды юности, слепую уверенность в своем таланте, пренебрежение первыми неудачами. Ажиотаж любительских премьер, сумасбродство богемных салонов, робость и возбуждение от того, что рядом, бок о бок, набирают силу будущие Тушинские и Шаляпины.

И нервную усталость от постоянных отказов мало-мальски значимых театров. И нарастающую панику безденежья. Сомнения в себе и непонимание: что же еще сделать, как подать себя, чтобы зацепить внимание тех, чье слово имеет вес в театральном мирке. Отвращение к себе после первой встречи с громилой, захотевшим приручить красивую птичку. И какого же страха ей стоило вложить в капсулу «пневмы» доказательство вины своего ухажера! Постоянно общаясь с уголовниками, Баклавский знал, насколько зависимыми они делают своих женщин…

А не слишком ли много выводов из одной посылки с обрывком шпагата внутри? Тебя пытались лишить жизни и взорвали случайных свидетелей. А ты, Баклавский, ищешь лазейку — и даже не в собственной судьбе, а в мироздании. Зачем тебе нужно, чтобы незнакомая лицедейка, содержанка бандита и убийцы, оказалась невиновной, невинной, жертвой обстоятельств? Что это даст? Или ты просто истосковался, не видя рядом ни одного человеческого лица, ни одной личности, не заинтересованной в твоей протекции, коммерческих поблажках — или твоей отставке и скорейшей кончине? А здесь что-то промелькнуло такое, что теперь ты готов бежать за случайным бликом?