Михаил Белозеров - Железные паруса Страница 38

— Оттуда… оттуда… родимый, — подтвердила она, как показалось ему, коварно ухмыляясь.

Рот у нее был полон больших прокуренных зубов с диастемой двух клыков на нижней челюсти, а жест был уверенный, как у человека, который, лишь погодя, сообщает суть дела.

Старая лиса, подумал Он, и зачем ей такие зубы? Африканец понимающе молчал.

Давно уже с ними не было никаких приключений — ни плохих, ни хороших. Давно не встречали людей — ни плохих, ни хороших, и даже начали забывать, как они выглядят, словно вся планета была в их полном распоряжении, словно о них никто не вспоминал, не помнил, словно забыли. А здесь вот тебе на, — как на блюде, в странной амуниции.

— И много вас там? — спросил Он, думая о том, насколько эта встреча может быть опасной. По привычке Он исходил их худших посылок.

— Ох, ох… — вздохнула она с укором, жестом кокетки одергивая юбки.

Может, и правда, кто-то где-то остался, с интересом думал Он. Какая-нибудь колония. Может, не все пропали, не всех выгребли. Но я так давно не видел людей, что даже не знаю, о чем можно с ними разговаривать. Нет, не может быть. Не должно быть. Слишком простое и явное объяснение, словно меня подталкивают к нему. Нет, не может быть… Он словно уговаривал себя, переступал через незримую черту.

— Кого ты здесь ждешь? — попытался Он с другого бока, оставляя вопросы на потом.

— Да вот все мучаюсь… — ответила она невпопад и заскрипела зубами, — к старости всё кости…

Он опять хмыкнул. Можно подумать, он не знал, на что готовы жаловаться такие старухи.

— А чему удивляться? — спросила она, выпучивая глаза.

— Точно, нечему, — согласился Он и подумал, что, должно быть, она все же не одна.

Старухи, как и девушки, давно стали редкостью. Можно было даже и не пытаться вспоминать такие встречи — их попусту не было.

Сколько бы вот так ни сидел, ни думал, ни представлял — никто не появится — из прошлого дороги нет, а тебе хочется, и ты сам готов на все, что неизвестно до жути, до коликов в животе, до навязчивых идей. Но когда «они» приходят, вот тут ты и попался — в любом случае, и думаешь, а не подвел ли сам себя, и держишь пальцы скрещенными, потому что суеверен до чертиков и действительно ждешь и боишься. Ты даже не знаешь, кого боишься. Может быть, себя, а может, — склонившегося неба.

— Вот ты, верно, первым будешь, — сказала Старуха и, кашлянув, добавила, — сегодня…

Она сидела, как на пикнике: важная, гордая — хозяйка положения, моря и гор.

— И много таких? — Он невольно еще раз посмотрел на блестящее море. Дальше, за спину…

Усатый реликт шевелил губами, словно пересчитывая в уме.

— Вообще… точно, третьим-м-м… — сказала Старуха и помолчала на слове, — нет — четвертым, третий уже был…

— Что ж ты с ними?.. — спросил Он, все еще холодея от неясного предчувствия — уж в этом, ему казалось, Он хотел иметь полную картину.

— А ничего… — словно забавляясь его недоумением, произнесла она. — Гуляют, соколики. Вино пьют…

Он только повел бровью и пошутил, кивнув на саблю:

— Чем же ты их удерживаешь?

— Не веришь? — Она шевельнула ножнами.

— Нет, отчего же… — Охотно уступил Он, наблюдая, как Старуха розовеет от возмущения.

Если это имитация, подумал Он, то отличная и с большой ловкостью… С ним случались подобные истории, не реже раза в год Он попадал в такие области, где история планеты творилась не по привычным законам форм, — Он даже не понимал, как. Но до сих пор ему удавалось выходить сухим из воды.

Впрочем, она походила на обыкновенную старуху и вела себя соответственно обстановке, только иногда поскрипывала, словно внутри у нее лишний раз что-то проворачивалось. Но реакция была вполне земной, без всякой фальши, к месту и действию.

А, может, я снова ошибся, думал Он, и нечего бояться. Может быть, я только так настроен. Но тысяча лет! А в действительности, один как перст и никому не нужен. Но тут же вспомнил, что «они» так и действуют — гораздо тоньше психологически и переигрывают как раз на частностях, и ловить их надо даже непонятно как — на интуиции, что ли. Он давно не играл в такие игры. Запутаешься здесь, как в трех соснах, думал Он. Нет в ней ничего необычного: ни третьего глаза, ни тайного знака, ни даже нимба вокруг головы, нету, — кроме самого факта присутствия здесь в конце третьего тысячелетия на морском песке. Атака в лоб чаще приносит минусы, чем плюсы — это точно, это неоспоримо, как море, как те горы, как сама старуха с ее поскрипыванием. Нет, стоп, старуха и поскрипывание — это опасность. Это понятно. Это принято. Но вот, что она тащит за собой?

Старуха порылась в складках юбки, достала резную трубку и принялась раскуривать.

— Съесть тебя, что ли? — вдруг спросила она, оценивающе рассматривая его, прищурив глаза и пуская дым через тонкие ноздри.

От неожиданности Он едва не поперхнулся.

Когда-то она была красива. Достаточно красива, чтобы морочить голову мужчинам и чтобы от былого что-то не осталось, как давний отпечаток на лице. Но теперь по обе стороны подбородка росло по седой волнистой пряди.

— Подавишься, — ответил Он и на минуту даже забыл, для чего забрался в эту даль.

Старуха смотрела лукаво.

— Не бойся, — произнесла она, — у меня первоклассная кухня и скороварки Пихтера.

— Ладно-ладно, — произнес миролюбиво Он и отодвинулся на всякий случай.

Во всех его приключениях с ним еще никто не разговаривал на гастрономические темы, а больше изощрялись в иных головоломках. Города так и остались их заповедниками — дерись, не дерись — вечной загадкой. И в каждом что-то новое, свойственное только этому городу, хотя, разваливаясь, они постепенно теряли силу. После шахт Мангун-Кале Он избегал некогда обжитых районов точно так же, как явно пустынных, боясь попасть в засаду, а жил в пригородах, хуторах или маленьких прибрежных поселках. Но, вероятно, все же из людей никого не осталось, даже из подземелья, потому что новых запусков Он больше никогда не видел.

— Что, страшно? — осведомилась она, кряхтя, — помоги-ка, кузнечик, подняться.

Девушки нигде не было видно. Но платье по-прежнему лежало на песке и выглядело вполне земным, настоящим. Спросить, что ли, подумал Он.

Старуха стала навешивать саблю.

— Вот таскаю сдуру…

— Что ж, ты здесь одна? — еще раз поинтересовался Он.

— Одна, — ответила Старуха, затягиваясь и выпуская клубы дыма, — как перст, — и поведала, доверительно наклонив голову и цепляя глазами его глаза, — я ведь сирота, круглая… Обидеть сироту грех!

— Грех… — согласился Он.

— А!.. плут… плут… все вижу! — Старуха вдруг ухватилась его за рукав. — Плут! — неожиданно твердо произнесла она. — Разорить хочешь!