Антон Первушин - Дорога к Марсу Страница 39

Чувствуя, что нервы начинают сдавать, Жан-Пьер решил положить конец неопределенной ситуации.

В конце концов, это была всего лишь игра!

Игра – и только!

И Жан-Пьер ткнул фишку на первую же свободную клетку.

На секунду ему показалось, что он принял правильное решение.

Но в тот же миг фишка вспыхнула фиолетовым пламенем и исчезла.

Следом за ней исчезло и игровое поле.

А затем – и сама тень.

Как будто ее и не было.

Как будто все это – тень, игровое поле с золотистыми значками, розовые фишки – только привиделось Жобану.

Жан-Пьер закончил свой рассказ.

В кают-компании повисла гнетущая тишина.

– Приехали, – первым нарушил молчание Булл.

– Приплыли, – уточнил Пичеррили.

– Прилетели, – внес окончательную ясность Аникеев. – И почему ты не рассказал об этом раньше?

– Я боялся, что вы примете меня за сумасшедшего, – объяснил Жобан. – Доказательств-то у меня не было. К тому же о тени мне просто нечего сказать.

– Но ты же с ней разговаривал?

– Ну, по сути, так оно и было, – кивнул Жан-Пьер. – Хотя тень не произнесла ни слова. Сама игра была похожа на диалог. Очень плотный, информативный и напряженный обмен мнениями. По ходу игры мы узнали друг о друге больше, чем если бы болтали, не умолкая.

– И тебе нечего сказать об этой тени?

Жобан на секунду-другую задумался.

– Нечего.

– В каком смысле?

– Это не передать словами.

– Тогда зачем ты вообще о ней вспомнил?

– Я думаю, она вернется.

– Чтобы еще раз сыграть?

– Да.

Аникеев только головой покачал.

У него не было никаких оснований не верить Жобану. Но и поверить в то, о чем рассказал француз, было непросто.

– Ребята! – подал вдруг голос Гивенс, находившийся возле приборной консоли. – Вы мне не поверите!

– Да ну! – усмехнулся Булл. – Я уже во все что угодно готов поверить! Что там? К нам пристыковалась летающая тарелка?

– Китайцы исчезли.

20

Речной мир

Игорь Минаков

– Откуда информация? – спросил Аникеев.

– От наших коллег из ЕКА, – ответил Гивенс. – Жан-Пьер, подтвердите.

– Подтверждаю, – откликнулся Жобан. – Extra-Ecliptic Satellite позволяют нам не только поддерживать связь с китайским экипажем, но и отслеживать параметры его корабля. Скорость и относительное расстояние.

– Извольте полюбоваться! – Гивенс широким жестом указал на приборную консоль. – EES прекратили передачу параметров «Лодки Тысячелетий».

– Оба? – поинтересовался Булл. – А сами они как?

– В том-то и фокус, – подтвердил Гивенс. – Я сначала подумал, что китайские товарищи опять в молчанку играют. Потом решил, что-то случилось со спутниками, но, как видите, свою телеметрию они передают исправно…

Аникеев перебрался к управлению, дабы лично убедиться, что коллеги не шутят. Какие там шутки. «Товарищи» из Поднебесной сколько угодно могли таиться от соперников, благо непосредственно с «Ареса» их наблюдать нельзя, но не от спутников, «подвешенных» над плоскостью эклиптики. И если верить этой парочке, «Лодка Тысячелетий» сгинула, как будто и не было ее вовсе.

Аникеев повернулся к экипажу. В глазах космонавтов был только один вопрос. И командир понимал – какой. После рассказа Жобана об игре с призраком внезапное и необъяснимое исчезновение лидера гонки не могло не произвести гнетущего впечатления. Сам Аникеев ощутил себя куклой в руках неведомых, но, несомненно, могущественных сил. Гадкое, надо сказать, ощущение.

– Что, по-вашему, случилось с «Лодкой»? – спросил командир. – Годятся любые, даже самые безумные версии.

Раздвигая острым носом упругие красноватые стебли, лодка медленно пробиралась вдоль протоки. Течение в этом рукаве реки было совсем слабым, пришлось попотеть, работая единственным веслом. Благо сбиться с дороги нельзя. Достаточно оглянуться, чтобы увидеть над пышными султанами «камыша» исполинский вулканический конус. Нужно было плыть так, чтобы он всегда оставался за спиной.

Вулкан дымил, будто старый курильщик. Вернее, будто сотни старых курильщиков. Новые очаги возникали чуть ли не каждый день. Облако дыма, вулканической серы и пепла расползалось неряшливой кляксой по небу, превращая день в сумерки, а ночь – в жаркий погреб, озаряемый лишь огнистыми просверками лавы. Вся почва на много квадратных километров окрест прогревалась вулканическим теплом, а вырывавшиеся тут и там гейзеры увлажняли ее.

Впрочем, увлажняли – не то слово. Вулкан породил реку. Точнее, обширную систему рек, целую речную страну, состоящую из множества мелководных русел. Широкими протоками уходили они на великую северную равнину, сливаясь в небольшие озера – эмбрионы грядущего океана. Жаль, что речная страна была почти необитаемой. Если не считать багряных зарослей «камыша» да крохотных созданий, то ли рачков, то ли моллюсков, снующих под водой между стеблями.

И… людей.

Непонятно, каким образом, но однажды здесь появились люди. Ведь кто-то же построил тот причал из грубо обтесанного камня, ввинтил в причальную стенку металлические кольца и привязал к каждому по лодке? Причал был длинный. Лодок вдоль него много. Карташов попытался сосчитать, но быстро сбился со счета. Да и не хотелось астробиологу марсианской экспедиции надолго застревать на этом безлюдном причале. Лодки здесь неспроста – это приглашение. Отвязывай любую и плыви. Вон и весло на корме.

Странно, что вопроса «куда плыть?» у Карташова не возникало. Едва он сошел с причала в лодку, появилась уверенность, что двигаться нужно на северо-запад, с таким расчетом, чтобы глухо бормочущий, дымящий вулкан все время оставался за спиной. Добиться этого было нетрудно. Такая громадина еще не скоро скроется за горизонтом. Хотя горизонт здесь – тренированный глаз космонавта сразу заметил это – был гораздо ближе, чем на Земле. Да и сила тяжести – меньше. Примерно раза в три…

«Удивительно, – думал Карташов, подгребая веслом то справа, то слева, – удивительно, что и в загробном мире я подмечаю такие, казалось бы, несущественные подробности. Какая, собственно, разница, как близко в раю горизонт и какая в нем сила тяжести? Хотя кто сказал, что это обязательно рай? Вулканы, они, скорее, по другому ведомству…»

А еще странно, что в раю хотелось есть и пить. Карташов быстро решил эту проблему. Вода в реке была чуть солоноватой, но чистой. А ракомоллюски оказались вполне съедобны. Они даже приятно похрустывали на зубах.

Сытость – источник благодушия. Сытому Карташову даже однообразный пейзаж стал казаться милым. Мысли текли лениво, как и чудная река, по которой он не столько плыл, сколько пробирался. Глаза подмечали мелкие детали, мозг сопоставлял, картинка вырисовывалась.