Стивен Кинг - Корабль, сокрытый в земле Страница 39

— Да правда же… не надо.

Эдди Паркер пропустил возражения мимо ушей. В шляпе уже покоились горсть монет и несколько долларовых банкнот. В свою очередь, Бивер опустил туда пару четвертаков.

— Слушайте, — надрывался Гарденер. — Я, конечно, очень ценю все это, но…

— Ну, ну, Бивер, — увещевал того Эдди, — не жадничай, Скрудж.

— Честное слово, у меня есть друзья в Портленде, я запросто могу им позвонить… Думаю, я забыл чековую книжку у одного приятеля в Фалмуте, сбивчиво втолковывал им Гарденер.

— Би-ивер-Скрудж, — принялась дразниться девица в шортах. Би-ивер-Скрудж, Би-ивер-Скрудж! — Остальные подхватили, и не унимались до тех пор пока Бивер, прыская и блестя глазами, доставал еще четвертак и Нью-йоркский лотерейный билет.

— Пожалуй, раскошелюсь, — важно заметил он, — а не то тебе придется нищенствовать. Музыканты и девица в шортах покатились со смеху. Смиренно глядя на Гарда, словно говоря: Видишь, с кем мне приходится иметь дело? Ты бы это выдержал? Бивер протянул ему шляпу, Гарду пришлось взять ее; иначе, мелочь просыпалась бы на пол.

— Честное слово, — Гард пытался всучить шляпу обратно, — я в полном порядке.

— Не совсем, — сказал Эдди Паркер. — Хватит препираться, говори дело.

— Полагаю, надо сказать спасибо. В данном случае, это единственно верное решение, — Кстати говоря, ты урвал не так уж много из наших доходов, — пояснил Эдди. — Тебе тут хватит на первый случай: купи себе поесть, ну и пару резиновых шлепанцев.

Девица открыла дверь фургона:

— Ну, бывай, — он не успел даже ответить, как она дружески чмокнула его своим ярким, влажным ртом. — Удачи тебе, недотепа.

— Выкручусь, не беспокойся, — в последний момент он благодарно обнял ее. Спасибо. Спасибо за все.

Гард стоял под усиливающимся дождем на обочине шоссе, провожая глазами фургон. Девица махала рукой. Серая лента шоссе уносила фургон все дальше и дальше… Гард еще раз махнул рукой, на тот случай, если они еще смотрят на него. По щекам текли слезы, смешиваясь с дождем.

3

Гард так и не воспользовался возможностью купить резиновые шлепанцы, но зато он добрался до Хэвена еще до темноты; хотя он собрал всю свою волю в кулак, он был не в силах добрести оставшиеся десять с небольшим миль до дома Бобби. По логике, автомобилисты должны охотнее подбирать пешеходов, мокнущих под дождем, но в жизни они предпочитают проезжать мимо. Да и кому нужен промокший незнакомец на чистом и сухом сиденье?

И все же напротив ветеринарной клиники Гарда подобрал один фермер, всю дорогу ругавший правительство. Он высадил его около китайского городка. Гард протопал еще пару миль, пытаясь голосовать; покуда он размышлял, действительно ли его ноги превратились в лед, или это только ему так кажется, дверца машины распахнулась перед ним.

Гарденер бросился в машину так быстро, как только мог. Затхлый запах овечьей шерсти и пота ударил ему в нос… Зато там было тепло.

— Спасибо.

— Не стоит, — отозвался водитель. — Меня зовут Фриман Мосс. — Гард благодарно пожал протянутую руку, прикинув, что даже не предполагал встретить такого человека в ближайшем будущем и при столь неблагоприятных обстоятельствах.

— Джим Гарденер. Еще раз спасибо.

— Пристегнитесь, — хмыкнул Фриман Мосс и дал газ. Они выехали на середину шоссе, набирая скорость. Гарденер довольно безразлично констатировал факт, что его трясет озноб. Затасканное выражение — зуб на зуб не попадает; только теперь Гард доподлинно постиг его смысл. Зубы клацали, выбивая чечетку.

Мосс притормозил на обочине:

— У вас свежемороженый вид, приятель. Кстати, есть полтермоса кофе, остался от обеда… Будете?

Гарденер с благодарностью согласился. Кофе был горячий, крепкий и щедро подслащенный. Он также не отказался от сигареты, предложенной водителем; и, хотя дым зверски щипал горло, Гард глубоко затягивался, не скрывая удовольствия. Принятые меры позволили ему слегка воспрянуть духом.

В четверть седьмого Мосс высадил Гарда прямо перед Хэвеном. Дождь прошел, и, мало-помалу, небо на западе прояснилось.

— Что ж, Бог сподобил нас увидеть еще один закат, — сказал Фриман Мосс. Я бы с удовольствием предложил вам что-нибудь обуть — обычно я вожу старую пару на заднем сиденье, но сегодня так лило, что я одел только резиновые сапоги.

— Спасибо, со мной все в порядке. Меньше чем в миле отсюда живет мой друг, — на самом деле до дома Бобби было еще три мили, но он сказал так, потому что Мосс и так сделал для него все, что мог. Гард обессилел, его лихорадило, одежда оставалась мокрой, даже после сорокапятиминутного пребывания в теплой, сухой машине… однако, на сегодня с него хватит милосердных самаритян. А то, в своем теперешнем состоянии, он запросто свихнется.

— О'кей. Желаю удачи.

— Спасибо.

Он выбрался из машины и, покачиваясь, побрел.

Вот уже скрылся за горизонтом мистер Мосс в его доисторическом экипаже, а Гард все еще стоял на обочине, с промокшей сумкой в одной руке, босыми ногами, белыми, как храмовые лотосы Индии, в насквозь мокрой рубашке и брюках, уляпанных грязью; стоял и смотрел на указатель, сообщавший, где находится искомый дом. Роберт Фрост говаривал: "Дом — это место, где нас принимают, когда приходим мы". К счастью, он не упускает из виду, что дома-то у него нет. Самое худшее, "что можно сделать, это вообразить, что дом твоего друга — твой дом, особенно если этот друг — женщина, с которой, случалось, ты делил ложе.

Дома нет, нет и все тут: но, главное, он в Хэвене.

Он двинулся к дому Бобби.

4

Пятнадцать минут спустя, когда небо на западе окончательно прояснилось и заходящее солнце окрасило размокшую землю розоватыми лучами, случилось нечто потрясающее: пронесся целый вихрь музыки, громкой и отчетливой в голове Гарда.

Он стоял, созерцая мокрые леса и пашни, которым лучи заходящего солнца придавали нечто торжественное, наводя на мысль о закатах в библейском эпосе де Милля. Здесь, где начиналось девятое шоссе, открывался величественный и строгий в своей красоте вид на запад, напоминавший, в лучах вечернего солнца, пасторальные пейзажи Старой Англии… Все окружающее, омытое обильным дождем, блестело, переливалось яркими цветами, казалось наполненным особой значимостью и вселенским смыслом всего сущего, так незабываемо переданным на полотнах да Винчи. Гард с радостью подумал о том, что не совершил самоубийства — не потому, что это было бы опрометчивым шагом; и не из-за каких-то творческих планов, а просто потому, что в противном случае он упустил бы момент красоты и совершенства. Стоя босиком, обессиленный, больной, дрожащий от озноба, он по-детски непосредственно восторгался.