Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер Страница 39

Не то чтобы Димка боялась — нет, она сразу же приняла вызов и, улучшив момент, когда принесли в местной церкви два новых гроба, спряталась в одном из них. Тем временем ее "друзья" опустили на гробу задвижку и запечатали гроб.

Несколько часов просидела Димка в душном гробу, а когда наконец поняла, в чем дело, то принялась колошматить по крышке гроба ногами и кричать что есть мочи. Только рано утром один послушник услышал, как в одном из принесенных гробов что-то еле слышно билось.

С тех пор Димитрия возненавидела темные замкнутые пространства. Они заставляли ее вспоминать о том случае, произошедшем много лет назад.

— Хочешь, поспорим? — смеялся голос в ее голове. — Струсишь, глазом не моргнешь. Побежишь жаловаться своей бабулечке. — Воображаемое конопатое лицо скорчило рожу.

— Еще чего. — Вальяжно разместив руки в широких карманах, Димка наплевательски сверлила взглядом назойливого паренька.

— Ты мне не заливай. Все девки темноты до смерти боятся. Это для них похлеще дохлых мышей.

Это был первый и последний раз, когда Димка дралась с парнем, не отдавая себе отчета в том, что она делала. Они заставили ее страдать. Заставили ее задыхаться в закрытом гробу. Хотели похоронить ее заживо.

Домой в то лето она вернулась сама не своя. Именно тогда, наверное, и начались те изменения, которые повлекли за собой, зацепили, потащили череду других. А все из-за какого-то гроба.

Гроб, в котором сидела Димитрия, был побольше того, что временами всплывал в ее памяти. Это, скорее, была могила для разума, чем для тела. Решетчатого оконца, вырезанного в двери, девушка из-за темноты видеть не могла, но ясно его себе представляла.

В камере стоял застарелый запах, чувствовалось, что его тщетно пытались перебить хлоркой.

Димитрия немного поерзала на скамье и, не размыкая глаз, стала ощупывать пространство вокруг себя, чтобы убедить себя, что пространство вовсе не узкое и не темное, как ей казалось. Клаустрофобия — ей не нравилось одно это слово. Оно словно служило диагнозом неизлечимой болезни, клеймом, позором. А Димитрия не привыкла проявлять слабость, даже если находилась наедине с самой собой.

И тут ее пальцы вонзились во что-то липкое. Трудно было представить себе, чем это могло являться.

Димитрия поднесла руку к лицу и принюхалась. Пахло человеческой кровью — даже ее слабое обоняние смогло отличить этот запах от тысячи других.

Девушку прошиб холодный пот.

Вполне возможно, что после вторжения уже некому было заботиться о помещенных в эти камеры, отчего они в скором времени умерли… Димитрия с ужасом представила себе красочную картину, как в каждой камере — во множестве камер на нескольких этажах — сейчас находятся разлагающиеся трупы. Вот чем в здании так разило. Смертью.

Прошло, наверное, около часа. Девушка и сама не заметила, как голоса, доносящиеся из открытого подвала, постепенно сошли на нет. Может, беженки решили отдохнуть, кто знает. Затем вновь послышались чьи-то шаркающие шаги, а после раздался знакомый звук чиркающей спички, и сквозь толстые прутья решетки стал пробиваться тусклый огонек, похожий на светлячка.

В окошке показалось уродливое лицо Хранимиры. Оно было крайне сосредоточенным и серьезным. Она поднесла свою ручную лампадку к самому носу, чтобы понять, все ли в порядке с ее пленницей и не совратил ли ее за это время дьявол. Судя по тому, как девушка испуганно жалась к стене, монашка поняла, что дьявол до нее еще не добрался.

Несколько раз перекрестив отделяющую их дверь, Хранимира неторопливо отперла замок, а затем величаво проплыла в камеру, заинтересованно оглядываясь по сторонам. За все это время она не произнесла ни слова.

Наконец блеклый свет лампадки осветил предмет, которого так испугалась Димитрия. Человеческие останки.

Но все же они были относительно "свежими": кое-где проглядывались еще не сгнившие куски мяса. Вряд ли все это лежало здесь с начала вторжения.

Их приносит сюда монашка, догадалась Димитрия.

И тут одна несущественная мелочь привлекла внимание девушки, отчего она даже сначала не поверила своим глазам. Позабыв про страх, она приблизилась к тому, что когда-то, наверное, было тазобедренной костью. Облеплявшее кость мясо не только уже начало гнить, но и проявляло признаки жизни…

— Личинки… — прошептала Димитрия. — Не может быть…

Но все же могло. Личинки шевелились, копошились и выглядели очень довольными своей жизнью.

Хранимира уже заметила, как на прекрасное ангельское личико ее пленной снизошло озарение, дарованное ей самим Богом. Беженка не знала и не понимала, что такого важного Димитрия нашла в каких-то там личинках, но ее волновала совсем другая сторона вопроса.

"Господь избрал нас, чтобы мы помогли ей выйти на нужный путь. Да, мы спасем ее".

Открытие так поразило Димитрию, что она была не в силах рационально мыслить. Раньше она думала, что все живое на земле стремительно погибает, самоуничтожается. Исчезли все животные, птицы, в считанные месяцы перевелась вся рыба. Посланцы потрудились на славу — они отравили всю планету. Но где-то осталось стремление к жизни.

Внезапно Димитрия поняла еще кое-что важное.

Это слишком очевидно, уговаривала она себя, такого не может быть, повторила она в который раз, но истина от этого не менялась. Вирусы выжили в этом мире точно так же, как и личинки. А это значит, что еще был шанс все восстановить.

Массовые эпидемии в начале войны, болезни, от которых повально умерло двадцать процентов населения земли, — вирусы перехватили у человека венец царствования. Теперь невидимые силы руководили брошенной планетой. Непобедимые, неприхотливые. Им нужен был организм-хозяин, а остальную работу они выполняли сами.

Димитрия в отвращении отдернулась от гниющей плоти и уставилась на монашку.

— Где выход из здания? — жестко спросила она. Девушка не планировала умирать в дурдоме, имея на руках такие сведения, которые она смогла бы выложить на слете. Это пригодится им даже не меньше, чем мое тело, не облученное радиацией, ликовала Димитрия.

Хранимира смотрела на пленницу, широко раскрыв глаза, как будто действительно не понимала, о чем та говорит.

Димитрия подлетела к беженке и схватила ее за грудки. Маленькая легкая беженка тут же задергалась, пытаясь высвободиться. Но напрасно.