Джейн Харпер - Засуха Страница 4

— Правда? — Это произвело на него впечатление. Ферма, о которой она говорила, считалась лакомым куском. По крайней мере, так обстояли дела в его юности.

— А ты? — спросила она. — Слышала, в полицию пошел?

— Ну да. Так и есть. На федеральную службу. И я все еще там.

Некоторое время они продолжали идти молча. С деревьев над их головами доносилось исступленное птичье чириканье. В точности как он помнил. Группки людей в черном казались кляксами на фоне пыльной дороги.

— Как тут вообще идут дела? — спросил он.

— Ужасно. — Это прозвучало, будто окончательный вердикт. Пауза. Гретчен постучала по губам нервным движением бывшего курильщика. — Уж казалось бы, хуже некуда. Все трясутся из-за денег и из-за засухи. Потом произошло вот это с Люком и его семьей, и это так плохо, Аарон. Так плохо. Это в воздухе висит. Все мы тут ходим, как зомби. Никто не знает, что делать, что говорить. Следим друг за другом. Пытаемся сообразить, кто сломается следующим.

— Господи.

— Да. Ты себе даже не представляешь.

— Вы с Люком все еще близко общались?

Гретчен помедлила с ответом. Сжала губы.

— Нет. Много лет уже. Не так, как когда мы были все вчетвером.

Фальк вернулся мыслями к фотографии. Люк, Гретчен, он сам. И Элли Дикон, с ее длинными черными волосами. Как же они дружили. Тесно, как бывает только в те годы, когда веришь, что друзья даны тебе судьбой и ничто никогда вас не разлучит.

Ты солгал. Люк солгал.

— Но вы-то с ним оставались на связи? — спросила Гретчен.

— То да, то нет. — Это, по крайней мере, было правдой. — Встречались время от времени за пивом, когда он бывал в Мельбурне, ну, в этом роде. Времени свободного становилось все меньше, понимаешь? У него семья, у меня — работа.

— Да все в порядке, тебе не нужно оправдываться. Мы все тут чувствуем себя виноватыми.

Общинный центр был полон народу. На крыльце Фальк замешкался, и Гретчен потянула его за руку.

— Ладно тебе, все будет в порядке. Большинство тут тебя даже не вспомнит.

— Тех, кто вспомнит, будет достаточно. Особенно после той фотографии в церкви.

Гретчен сочувственно поморщилась.

— Да, понимаю. Я тоже была в шоке. Но, слушай, людям тут и так есть о чем побеспокоиться, кроме тебя. Просто не высовывайся. Выйдем через заднюю дверь.

Не дожидаясь ответа, она подхватила Фалька за рукав одной рукой, сына — другой и повела внутрь, с легкостью лавируя в толпе. В помещении стояла страшная духота. Кондиционер центра старался изо всех сил, но эта битва была проиграна заранее. Все больше народу искало пристанище в тени, под крышей. Люди с серьезным видом переходили от группки к группке, держа на весу пластиковые стаканчики и тарелки с шоколадным риппл-кейком[1].

Гретчен пробиралась через толпу, прокладывая им дорогу к французским дверям, через которые настигнутая клаустрофобией толпа выплескивалась на видавшие виды детскую площадку. У изгороди им удалось найти клочок тени, а Лэчи побежал попытать удачи на раскаленной горке.

— Тебе не нужно стоять рядом со мной, если это может опорочить твое честное имя, — сказал Фальк, поглубже надвинув шляпу на лоб, чтобы прикрыть лицо.

— Ой, да ладно тебе. Тем более, у меня это и у самой прекрасно получается.

Фальк обвел площадку взглядом, заметив пожилую пару, которая, как ему показалось, могла быть когда-то друзьями отца. Они беседовали с молодым офицером полиции, который, облаченный в полную форму и сапоги, потел под обжигающими лучами солнца. Они с Фальком обменялись вежливым кивком, и его потный лоб блеснул на солнце.

— Эй, — сказал Фальк. — Уж не он ли заменил Барбериса?

Гретчен проследила за его взглядом.

— Ага. Ты слышал о Барберисе?

— Конечно. Очень грустно. Помнишь, как он нас до смерти запугивал историями про детей, которые баловались с уборочной техникой?

— Да уж. Этот его сердечный приступ мог случиться еще двадцать лет назад.

— И все же. Какая жалость, — искренне сказал Фальк. — Так кто этот новый парень?

— Сержант Рако, и если тебе показалось, что он не в своей тарелке, — это потому, что так оно и есть.

— Что, так плох? Мне показалось, он неплохо ладит с людьми.

— Да на самом деле я не знаю. Он здесь и пяти минут не пробыл, когда это все случилось.

— Врагу бы не пожелал оказаться в подобной ситуации в свои первые пять минут.

Ответ Гретчен прервало внезапное оживление у французских дверей. Толпа уважительно расступилась, что бы пропустить Барб и Джерри Хэдлеров, которые только что выбрались наружу, моргая от солнечного света. Крепко держась за руки, они переходили от одной группки к другой. Пара слов, объятия, стоический кивок, следующий.

— Ты когда с ними в последний раз разговаривал? — прошептала Гретчен.

— Двадцать лет назад, не считая прошлой недели, — ответил Фальк. Он ждал. Когда Джерри их заметил, он был все еще на той стороне площадки. Бесцеремонно высвободившись из объятий какой-то полной дамы, он оставил ее с распростертыми в воздухе руками.

Будь на панихиде.

Вот Фальк и здесь, как ему и было сказано. И теперь он смотрел, как отец Люка направляется прямиком к нему.

Гретчен среагировала первой, перехватив Джерри с объятиями. Их с Фальком глаза встретились над ее плечом; зрачки у Джерри были огромные, глаза блестели. Фальк мельком задумался, не принял ли он что-то, чтобы выдержать этот день. Когда Гретчен его отпустила, Джерри протянул Фальку руку, крепко сжав его ладонь горячими пальцами.

— Значит, все-таки добрался, — сказал он нейтральным тоном; Гретчен рядом переминалась с ноги на ногу.

— Добрался, — ответил Фальк. — Я получил твое письмо.

Джерри продолжал глядеть ему прямо в глаза.

— Верно. Что ж, я подумал — важно, чтобы ты был здесь. Ради Люка. И я не был уверен, что ты сюда выберешься, приятель[2].

Последняя фраза тяжело повисла в воздухе.

— Как же иначе, Джерри, — Фальк кивнул. — Это важно — быть здесь.

Сомнения Джерри имели под собой почву. Неделей раньше Фальк сидел за рабочим столом, молча уставившись на фотографию Люка в газете, когда зазвонил телефон. Прерывающимся голосом, который Фальк не слышал уже двадцать лет, Джерри сказал ему, когда и где состоится поминальная служба. «Там и увидимся», — сказал он безо всякой вопросительной интонации. Старательно избегая взглядом пикселей, из которых складывались глаза Люка, Фальк промямлил что-то о загруженности на работе. Через два дня пришло письмо. Джерри, должно быть, отправил его, как только повесил трубку.