Томас Диш - Геноцид Страница 4

Ненависть Андерсона к Растениям вначале была не такой острой, как теперь. В первые годы, когда правительство только-только слетело, а фермерские хозяйства процветали, он выходил по ночам и в лунном свете наблюдал, как они растут. Это было похоже на ускоренную киносъемку, на фильмы о жизни растений, которые он смотрел давным-давно в сельскохозяйственной школе. Он думал тогда, что сумеет справиться с ними, но он ошибался. Проклятые сорняки вырвали у него из рук ферму, а у его народа отняли город.

Но, с Божьей помощью, он отвоюет землю и все вернет назад. Не уступит ни одного квадратного дюйма, даже если ему придется каждое Растение выдирать с корнем голыми руками. Он многозначительно сплюнул.

В такие минуты Андерсон сознавал свою силу, он чувствовал силу своей решимости как юноша – восстание плоти, а женщина – ребенка, которого носит. То была животная сила, и Андерсон знал, что другой такой силы, столь же могучей, действительно способной противостоять Растениям, не было.

Его старший сын с криками выскочил из леса. Глядя на бегущего Бадди, Андерсон понял – что-то стряслось.

– Чегой-то он? – спросил он у Нейла. Слух у старика начал сдавать, хотя он никогда не признался бы в этом.

– Он говорит, Стадс рванул за коровами. Я и то слышу, вроде как копытами молотят.

– Господи пронеси, – произнес Андерсон и бросил на Нейла взгляд, придавивший того, как свинцовая гиря.

Он велел Нейлу возвращаться в поселок и проверить, не забыты ли впопыхах, в азарте погони, веревки и тычки, а сам вместе с Бадди отправился по свежему следу, оставленному стадом. Бадди полагал, что они отстают от беглецов минут на десять.

– Многовато, – сказал Андерсон, и они перешли с быстрой ходьбы на бег.

Бежать между Растениями было легко, они росли далеко друг от друга, а корни их сплетались так густо, что никакой подлесок вырасти между ними не мог. Здесь чахли даже простейшие грибы – им нечем было питаться. Несколько все еще стоявших осинок прогнили до самой сердцевины и только ожидали сильного порыва ветра, который бы их повалил. Пихты и ели совершенно исчезли, погубленные почвой, некогда их вскормившей. В первые годы к Растениям присасывались целые полчища обыкновенных растений-паразитов, и Андерсон от души надеялся на то, что вьюны и плющи задушат чужаков. Растения, однако, сопротивлялись, и в конечном счете, без видимых причин, окончили свой век сами паразиты.

Гигантские стволы Растений, уходя ввысь, скрывались из виду, их вершины терялись в могучей листве, их гладкая, яркая зелень оставалась нетронутой и, как все живое, абсолютно равнодушной к любой иной жизни, кроме собственной.

В этих лесах царило странное, болезненное чувство одиночества, более острое, чем в мучительной бездне юности, более неотвязное, чем в тюрьме. Несмотря на пышное буйство зелени, казалось, что леса мертвы. Может быть, такие чувства рождало отсутствие звуков. Огромные листья над головой были слишком тяжелыми, жесткими и неподвижными; чтобы заставить их шелестеть, нужны штормовые ветры. Почти все птицы давным-давно погибли. Природное равновесие было опрокинуто, и даже те животные, о которых никому не пришло бы в голову беспокоиться, настолько они были приспособлены к жизни, и те пополнили все расширяющийся список гибнущих видов. Растения были в своих лесах одни-одинешеньки, и вас не покидало ощущение их чужеродности, принадлежности иному миропорядку. Оно грызло даже самое сильное мужское сердце.

– Чем это пахнет? – спросил Бадди.

– Я ничего не чую.

– Паленым пахнет. У Андерсона шевельнулась слабая надежда.

– Пожар? Но они не горят в такое время. Не сезон. Они еще слишком зеленые.

– Это не Растения. Это что-то другое.

Пахло жареным мясом, но он не сказал об этом. Было бы чересчур жестоко, чересчур несправедливо, если бы им пришлось уступить одну из своих драгоценных коров банде мародеров.

Преследователи перешли с бега на быструю ходьбу, с ходьбы – на осторожную, крадущуюся охотничью поступь.

– Теперь и я чую, – прошептал Андерсон и вытащил из кобуры свой «кольтпитон357» модели «магнум». То, что Андерсон носил оружие, служило знаком признания, свидетельством его авторитета у жителей Тасселя. С тех пор, как он взлетел до своего теперешнего положения (формально он считался мэром, но фактически это было нечто большее), его не видели без этого кольта. Оружие служило скорее символом (в поселке было полным-полно винтовок и прочей амуниции), кольт как таковой наглядно демонстрировал свое единственное мрачное назначение – убивать.

Запах резко усилился, а затем на повороте тропы они увидели двенадцать сгоревших туш. Они были сожжены в прах, но сохранили довольно четкие очертания, так что несложно было понять, которая из них прежде была Стадсом. Рядом на тропинке была еще одна кучка пепла, поменьше.

– Как… – начал Бадди. На самом деле он хотел сказать «Что?» или даже «Кто?», в общем, он имел в виду то, что отец его понял гораздо быстрее.

– Джимми! – в отчаянии закричал обезумевший старик и погрузил руки в маленькую, еще дымящуюся горку пепла. Бадди отвел глаза. Слишком сильное горе – то же, что опьянение: нечего пялиться на отца в таком состоянии. «Даже мяса не осталось, – думал он, глядя на сгоревшие туши. – Ничего, кроме пепла».

– Мой сын! – кричал старик. – Мой сын!

В руках он держал кусочек металла – это была пряжка от пояса. Края сплавились от жара, и жар, еще наполнявший металл, обжигал старику пальцы. Он этого не замечал. Из его горла вырвался звук, более тяжкий, чем стон, и он вновь погрузил руки в прах.

Затем, уронив лицо в пепел, зарыдал.

Вскоре подоспели мужчины из поселка. Один из них вместо тычка прихватил лопату. Они похоронили то, что осталось от мальчика, ибо ветер уже начал развеивать пепел по земле. Андерсон держал пряжку.

Пока Андерсон молился над неглубокой могилой своего сына, остальные услышали знакомое «му-у». То была последняя корова – Грейси. Как только отзвучало «Аминь!», все бросились догонять уцелевшую скотину. Все, кроме Андерсона, который в одиночестве побрел к дому.

Глава 2

БЕГСТВО

Позапрошлой весной им пришлось покинуть старый Тассель, тот Тассель, который и по сей день они считали своим настоящим домом. Растения разбросали свое потомство по всем окрестным полям, хотя оставалось загадкой, как это получилось, ибо ни признаков цветения, ни хоть каких-то плодов у них не бывало. Они заполняли землю столь беззастенчиво, с такой наглой напористостью, что в конечном счете сводили на нет усилия людей, боровшихся с ними. Люди-то были слишком разобщены – они жили далеко друг от друга: город и окружавшие его фермы строились отнюдь не в расчете на осаду.