Андрэ Нортон - Камень предтеч. Звёзды, не нанесённые на карты Страница 4

Истоки моей жизни терялись в тени другого человека — Хайвела Джорна; в своё время это имя было известно на многих планетах; он чувствовал себя уверенно в таких местах, где даже Патруль проходит на цыпочках, опасаясь, что его появление приведёт к насилию и кровопролитию. Прошлое моего отца было туманным, как мелководные заливы Хаваки после осенних штормов. Я не думаю, что кто–нибудь, кроме него самого, знал о нём всё, во всяком случае, мы не знали. Спустя годы после его смерти по крупицам из всевозможных источников я восстанавливаю его образ, и каждый раз мне открывается что–то новое, и я вижу Хайвела Джорна в ином свете. Я был ещё совсем маленьким, когда тот орган, который заменял ему сердце, сжимался от внезапного предчувствия, и он принимался рассказывать истории, основанные, вероятно, на его собственных приключениях, хотя действующим лицом в них он всегда делал другого человека. Рассказывая их, он пытался научить слушателей, как надо торговать или вести себя в затруднительной ситуации. Он говорил в основном о вещах, а не о людях, которые были случайными персонажами, ападельцами редкостей или произведений искусства.

Лет до пятидесяти по планетное исчислению отец был главным консультантом Истамфы, стоявшего во главе сектора Воровской Гильдии. Отец не только не скрывал принадлежности к этой организации, но даже гордился ею. Очевидно, у него был врождённый талант, который он развил постоянными упражнениями, — талант оценивать необычные вещи, попадающиеся среди награбленного; его ценили и ставили гораздо выше рядовых членов этого подпольного синдиката. Однако он не был честолюбив и не стремился к власти, а, возможно, просто хотел остаться живых, и у него хватило ума не делать себя мишенью для чужих амбиций.

Затем Истамфа повстречался с бродячим цветком бореры — кто–то, у кого было честолюбие, подбросил этот цветок в его частную коллекцию экзотических растений — и скоропостижно скончался. Отец благоразумно отказался от участия в борьбе за власть. Вместо этого он откупился от Гильдии и перебрался на Ангкор.

Я думаю, что сначала он жил очень тихо, изучая планету и поджидая благоприятного случая, чтобы открыть прибыльное дело. Тогда этот мир был ещё мало освоен и не привлекал внимания членов Гильдии и богатых людей. Но, возможно, до отца уже доходили слухи о том, что должно было начаться.

В течение некоторого времени он ухаживал за местной женщиной. Её отец держал неподалёку от единственного космопорта небольшую лавчонку, в которой можно было заложить вещи и сбыть краденное. Вскоре после свадьбы в порту совершил вынужденную посадку зачумлённый корабль, и его тесть умер от инопланетной лихорадки.

Лихорадка скосила почти всё столичное начальство. Но Хайвел Джорн и его жена оказались не подвержены заразе и выполняли некоторые официальные поручения, что упрочило их положение, после того как эпидемия закончилась и власть была восстановлена.

Пять лет спустя картель «Фортуна» начал торговлю в звёздном скоплении Валтория, и Ангкор внезапно превратился в оживлённую портовую планету. Дело моего отца процветало, хотя он не стал расширять помещение лавки.

Имея многочисленные легальные и нелегальные связи в иных мирах, он преуспел, но, на посторонний взгляд, не слишком.

Всем астронавтам рано или поздно попадаются редкие или дорогие вещицы. В любом порту, где есть игорные дома и прочие планетарные развлечения, быстро освобождающие их от заработанных за полёт денег, они рады найти покупателя, который не будет задавать лишних вопросов и заплатит наличными.

Это спокойное процветание длилось годами, и, казалось, ни к чему другому отец не стремился.

Глава 2

Брак, заключённый Хайвелом Джорном скорее всего по расчёту, оказался прочным. В семье было трое детей: я, Фаскил и Дарина. Отец мало интересовался дочерью, но принялся рьяно и с раннего детства обучать меня и Фаскила, хотя Фаскил даже не пытался оправдать те надежды, которые Хайвел Джорн на него возлагал.

У нас было принято ужинать всем вместе за большим круглым столом в задней комнате (мы жили при магазине). Перед ужином отец обычно приносил какой–нибудь предмет со склада и, показав его нам, спрашивал, что мы думаем о нём — о его стоимости, возрасте, — происхождении. Драгоценности были его страстью, и нас заставляли изучать их, тогда как другие дети получали общие знания из записанных на плёнки книг. К вящему удовольствию отца я оказался способным учеником. Со временем он в основном сосредоточился на моём обучении, потому что Фаскил то ли не мог, то ли не хотел учиться и повторял одни и те же ошибки, отчего отец постоянно замыкался в себе.

Я ни разу не видел, чтобы Хайвел Джорн разозлился, но старался не навлечь на себя его холодного неудовольствия. И не потому, что боялся его, просто то, чему он меня учил, приводило меня в восторг. Я был ещё ребенком, когда мне разрешили оценивать вещи, отдаваемые в залог. И кто бы из торговцев драгоценностями не заезжал к отцу, меня всем демонстрировали как лучшего ученика.

С годами в доме образовались две партии: мать, Фаскил и Дарина вошли в одну, я с отцом — в другую. Наши, вернее мои, знакомства с остальными детьми в порту были ограничены, отец всё чаще привлекал меня к работе в магазине и к изучению древнего ремесла оценщика. В те дни через наши руки проходило немало причудливых и красивых вещей. Одни продавались открыто, другие, предназначенные отцом для частных сделок, оседали в его сейфах, и я видел лишь некоторые из них.

Среди них попадались вещи из развалин и гробниц предтеч, сделанные раньше, чем представители нашего вида вырвались в космос, добро, награбленное в империях, переставших существовать так давно, что не осталось следа даже от их планет. Встречались и другие, только что вышедшие из мастерских внутренних систем, в которых всё искусство ювелира было пущено в ход, чтобы привлечь внимание богача с тугим кошельком.

Отцу больше нравились старинные вещи. Взяв в руки ожерелье или браслет (форма которого говорила о том, что он никогда не предназначался для человеческого запястья), он предавался размышлениям о том, кто мог его носить, представители какой цивилизации его создали. Он требовал от тех, кто приносил ему эти безделушки, весьма подробного рассказа об их находке, и записывал на пленку всё, что ему удавалось узнать.

Эти плёнки сами по себе настоящее сокровище для тех, кто интересуется стариной, и я не раз задавался вопросом, понял ли Фаскил их подлинную ценность и сумел ли воспользоваться ими. Мне кажется — да, потому что, в некотором смысле, он оказался умнее отца.