Клиффорд Саймак - Час оборотня (сборник) Страница 4

— И вы ничего не помните?

— Ничегошеньки, — ответил Блейк. — Моя сознательная жизнь началась меньше месяца назад. Я не знаю ни кто я такой, ни…

— Но у вас есть имя.

— Просто удобства ради, — сказал Блейк. — Я сам его себе выбрал. Джон Смит тоже сгодилось бы. Должен же человек иметь какое-то имя.

— Однако, насколько я помню, какие-то подспудные знания у вас были.

— Да, в том-то и странность. Я знал о Земле, о ее народе, о его обычаях, но во многих отношениях я безнадежно отстал от жизни. Я не перестаю удивляться. Я спотыкаюсь о незнакомые традиции, верования, слова.

— Не надо об этом, — тихо сказала Элин. — Мы не хотим показаться излишне любопытными.

— Ничего, — ответил Блейк. — Я смирился с этим положением вещей. Я попал в странную обстановку, но когда-нибудь, возможно, узнаю все. Может быть, вспомню, кто я такой, где и когда родился, что случилось там, в космосе. А пока, как вы понимаете, я здорово озадачен. Однако здесь все проявили такт, мне подарили жилище. Меня не беспокоят. Дом в маленькой деревушке…

— В этой деревушке? — спросил сенатор. — Я полагаю, он где-то неподалеку?

— Даже и не знаю, — ответил Блейк. — Со мной произошло нечто странное. Я не знаю, где нахожусь. А деревня называется Мидлтон.

— Это рядом, в долине, — сказал сенатор. — Отсюда и пяти миль не будет. Похоже, что мы соседи.

— Я вышел прогуляться после обеда, — рассказал им Блейк. — И смотрел на горы — из внутреннего дворика. Близилась гроза. Огромные черные тучи и молнии, но до них было еще порядочно далеко. А потом я вдруг оказался на холме за ручьем, напротив этого дома. Шел дождь, и я стал насквозь мокрый.

Он умолк и осторожно установил свой бокал с коньяком на каменную плиту под очагом. Он посмотрел сначала на отца, потом на дочь.

— Вот так все и было, — добавил Блейк. — Я знаю, это звучит дико…

— Это звучит как нечто совершенно невероятное, — ответил сенатор.

— По-видимому, да, — согласился Блейк. — Причем дело не только в пространстве, но и во времени тоже. Я не просто очутился в нескольких милях от того места, на котором стоял. Была ночь, а когда я вышел во дворик, только-только начинало смеркаться.

— Мне очень жаль, что этот болван-охранник ослепил вас фонарем. Должно быть, оказаться здесь уже было достаточным потрясением. Я не просил охрану. Я даже не хочу иметь ее. Но Женева требует, чтобы ко всем сенаторам была приставлена стража. Почему — я толком и не знаю. Уверен, что в мире нет кровожадных людей. Наконец-то Земля стала цивилизованной. По крайней мере, отчасти, хотя на это ушли долгие годы.

— Но из-за этого биоинженерного вопроса страсти тут накалились, — сказала Элин.

— Он привел лишь к более решительной политике, — возразил сенатор. — И нет никаких причин…

— Есть, — ответила она, — есть. Все эти фанатики, почитающие Библию, все эти заклятые ретрограды и рутинеры ополчились против биоинженерии. — Она повернулась к Блейку: — Известно ли вам, что сенатор, который живет в доме, построенном триста лет назад, и кичится тем, что в нем нет ни единого технического новшества…

— А повар? — перебил сенатор. — Ты забываешь о поваре.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— …и кичится тем, что в доме нет ни единого технического новшества, связался с шайкой сумасбродов, с архипрогрессивистами, сторонниками далеко идущих преобразований?

— Никаких таких далеко идущих преобразований, — залопотал сенатор. — Обыкновенный здравый смысл. Создание земных условий на одной планете обойдется в триллионы долларов. За гораздо более короткое время и умеренную цену мы сможем сконструировать человеческую расу, способную жить на этой планете. Вместо того чтобы подгонять планету под человека, мы подгоним человека под планету.

— В том-то и соль, — сказала Элин. — На это и упирают твои противники. Мысль о переделке человека стала им поперек горла. Измененное существо, которое станет жить на такой планете, уже не будет человеком.

— Возможно, его наружность и будет иной, — возразил сенатор. — Но человеком оно по-прежнему останется.

— Разумеется, вы понимаете, что я — не противница сенатора, — сказала Элин Блейку. — Но иногда бывает ужасно трудно заставить его осознать, с чем он столкнулся.

— Моя дочь выступает как адвокат дьявола, — пояснил сенатор. — И порой это приносит пользу. Но сейчас в этом нет особой нужды. Я и так знаю, насколько ожесточенно действует оппозиция.

Он взял графин. Блейк покачал головой.

— Может быть, я сумею как-то добраться до дому? — сказал он. — Тяжелый выдался вечерок.

— Переночевали бы у нас.

— Спасибо, сенатор, но если есть какая-то возможность…

— Разумеется, — ответил сенатор. — Кто-нибудь из охранников вас отвезет. Лучше воспользоваться наземной машиной: такая ночь не для леталок.

— Буду очень признателен.

— Хотя бы у одного из охранников появится возможность сделать полезное дело, — сказал сенатор. — Если он повезет вас домой, ему, по крайней мере, не будут мерещиться волки. Кстати, вы там, на улице, не видели волка?

— Нет, — ответил Блейк, — волка я не видел.

4

Майк Даниэльс стоял у окна и смотрел, как наземная обслуга на Риверсайде, по ту сторону бульвара, помогает домам заходить на посадку. Черные фундаменты влажно поблескивали в ночи, а в четверти мили дальше лежал Потомак, как чернильно-черный лист, отражавший посадочные огни.

Один за другим дома неуклюже спускались с затянутого тучами неба и становились на отведенные для них постаменты, где принимались покачиваться и медленно, осторожно елозить, подгоняя свои посадочные решетки под рельеф фундаментов.

Пациенты прибывают, подумалось Даниэльсу. А может, сотрудники возвращаются после выходных. Хотя тут могли оказаться люди, не связанные с больницей, не сотрудники и не пациенты. Город был набит битком: через день или два начнутся окружные слушания по вопросам биоинженерии. Спрос на участки был огромный, и передвижные дома втискивали повсюду, где только могли найти стоянку.

Далеко за рекой, где-то над Старой Вирджинией, заходил на посадку корабль. Его огни тускло маячили сквозь туман и изморось. Корабль направлялся к космопорту. Следя за его полетом, Даниэльс гадал, от какой далекой звезды прибыл он сюда. И как долго не был дома? Даниэльс грустно улыбнулся своим мыслям. Эти вопросы он задавал себе всегда, с самого отрочества, когда он пребывал в твердой уверенности, что в один прекрасный день отправится в звездные странствия. Но Даниэльс знал, что в этом он не одинок. Нынче всякий мальчишка мечтает о путешествии к звездам.