Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ Страница 4

Потом началась война, от которой Верещагин с матерью улепетнули подальше, во глубину сибирских руд, в маленький алтайский городок, где у Верещагина от недоедания пошли по телу какие-то лишаи и мать мазала их зеленкой.

Зеленка- это такая жидкость, вроде йода, только зеленая. Ею мажут раны, фурункулы, лишаи, так как она обладает сильной дезинфицирующей способностью. Все человеческие несчастья, помазанные ею, приобретают причинный зеленый цвет.

Однажды мать сказала Верещагину: «Посмотри, какая прелесть!» На голом некрашеном столе лежал совершеннейшей формы кубик, грани которого поблескивали багрово, зелено, почти фиолетово; казалось, внутри кубика спрятано жирное живое пламя. «Где ты взяла такой?» – вскричал юный Верещагин, весь в лишаях. «Он выпал из зеленки», – ответила мать. «Как выпал?»-спросил Верещагин, весь в зеленке. Мать объяснила: она открыла баночку, чтоб в очередной раз помазать сына, а там на дне вот эта прелесть.

Так Верещагин впервые увидел кристалл.

Он завернул его в обрывок газеты, носил с собой, совал под нос одноклассникам, но особого восторга или удивлении никто не выказывал, и тогда Верещагин побежал в единственную в городке библиотеку, которой заведовал одноногий старик. «Это кристалл, – объяснил одноногий мирик. – Если тебя интересуют кристаллы, я могу дать тебе книгу о кристаллах». – «У вас есть книга о кристаллах? – воскликнул Верещагин. – Дайте мне две». – «Тебе нужны две одинаковые книги о кристаллах?» – спросил библиотекарь. «Нет, разные», – ответил Верещагин. «У меня только одна книга о кристаллах», – сказал библиотекарь.

Так, еще в пятом классе, проживая в маленьком городке, куда его забросила эвакуация, Верещагин увлекся кристаллографией. Большинство его сверстников и слова такого не знали, а Верещагин уже грыз гранит науки, чуть ли не наизусть заучивал целые страницы из занимательной книжки Перельмана и, кроме того, выращивал в чайных стаканах изумрудные октаэдры хромокалиевых квасцов; небесно-голубые пинаконды медного купороса; отточенные, словно лезвия, дипирамиды железистосинеродистого калия цвета густой венозной крови. Эти кристаллы в качестве украшений подвешивались на ниточках к низкому потолку куцей изгнаннической комнаты, где ютился Верещагин с матерью, а один был даже послан отцу, чтобы тот, сражаясь с врагом, знал, что защищает не только березку у родимого порога, но и необыкновенного сына – вдумчивого, серьезного, не в пример другим – оболтусам.

Кристалл был послан в посылке матерью, а Верещагин вслед отправил отцу письмо, в котором, манипулируя недюжинными уже познаниями, доказывал, что если смешать красную кровяную соль с перманганатом калия в пропорции три к одному, то при медленном высаживании можно получить гексагональный ромб почти черного цвета.

Отец Верещагина, главврач военного госпиталя, не очень вчитывался в кривые строчки стройных доказательств сына, поскольку другая забота отнимала у него все время и все внимание: непрестанно двигаясь ставить на резвые ноги битых.

Пока отец успешно осуществлял свой бег, сын тоже не стоял на месте. Пропыхтев год над стаканами и банками, выудив из них уйму красивеньких фигурок, юный естествоиспытатель заинтересовался кристаллами нерастворимыми, и в последний год войны изучал соответствующую литературу об алмазах, рубинах, сапфирах, изумрудах и других малодоступных простому человеку прелестях. Поскольку возникали эти кристаллы не в воде и от воды зависимости не имели, то и существовать могли тысячелетиями, нисколько не изменяясь, чем и привлекли к себе симпатии нашего героя.

Таким образом, новое увлечение Верещагина можно расценивать как зреющее с возрастом стремление к вечному и истинному. Кристаллическая же природа медного купороса, квасцов и прочих солей стала теперь глубоко противной Верещагину из-за своего неумения противостоять воздействию внешних сил: ветер, время и солнце легко отнимали у этих кристаллов внутреннюю воду, сообщая им удручающую каждого, кто ищет гармонии и справедливости, аморфность, то есть превращая, попросту говоря, в порошок, а избыточная влага – в виде росы, волны или дождевого потока растворяла их блистательную красоту, не оставляя от нее ни малейшего следа.

Будь у Верещагина хоть один алмаз, он бы, конечно, сжег его, по примеру Лавуазье, или еще как-нибудь уничтожил, исследуя. Отсутствие же драгоценных камней вынудило его вступить на путь книжного познания. Так бывает всегда. Теория – удел неимущих. У кого нет собственных драгоценностей, тот начинает ломать голову над вопросом, почему они сверкают у другого.

Место «Занимательной кристаллографии» заняли книги потолще и помудреней, их страницы пестрели формулами, графиками, таблицами, на которых пытливый взгляд нашего героя останавливался надолго и не без пользы. Его научное рвение обратило на себя внимание жителей маленького сибирского городка, не привыкших и подобному поведению подростков. Их мнения насчет Верещагина разделились: одни считали, что со временем он займет очень высокооплачиваемую должность, другим более естественной казалась перспектива психиатрической лечебницы. «От этой уймы книг он сойдет с ума», – говорили они.

Сверстники же, будущим не интересуясь, просто не любили Верещагина. Трудно сказать, за что. Вероятно, за непохожесть. Когда нормальные дети видят непохожего сверстника, в них взбрыкивает инстинкт самосохранения и сжимаются кулаки, так как непохожий – это либо больной, либо будущий властитель. И того и другого желательно изгнать из общества в каменистую пустыню, пока еще не заразил или не подчинил. Дети очень жестоки с непохожими.

Однажды они подошли к нему гурьбой – Верещагин сидел на завалинке дома, где жил, и читал очередную книгу. «Что ты все читаешь и читаешь? – спросил один из подошедших. – Ну-ка, давай расскажи нам, что ты читаешь, а мы послушаем». С этими словами он уселся на траву у ног Верещагина, остальные уселись тоже. «Я читаю о кристаллах», – сказал Верещагин, отрываясь от книги о кристаллах. «А что такое кристалл? – спросил другой мальчишка. – Ты давай рассказывай, не одному тебе умным быть».

Верещагин охотно стал делиться знаниями – он даже обрадовался возможности не одному быть умным. «Все, что вокруг нас хорошего, – все это кристаллы, – сказал он. – И звезды, и снег, и цветы тоже». «А я? – спросил еще один из сидящих у его ног, спросил и усмехнулся, подмигнул товарищам. – Я тоже кристалл?» – «Все, что в тебе хорошего», – ответил Верещагин. «Ну, где во мне кристалл, где?» – закричал тут мальчишка, сидевший до этого тихо, и, вскочив, подошел вплотную – не для того, чтоб Верещагину легче было показать пальцем, в каком месте у него кристалл, а чтоб, улучив момент, ударить.