Аркадий Стругацкий - Христо-люди Страница 4

Начав строить дом, он отправился в поездку и привез невесту. Это была робкая и хорошенькая девушка с розовой кожей и золотистыми волосами, на двадцать пять лет моложе его. Мне рассказывали, что она бегала, как резвый теленок, когда думала, что ее никто не видит, но когда чувствовала, что на нее устремлены глаза мужа, вела себя робко, как кролик.

Бедняжка! Она обнаружила, что брак сам по себе не порождает любовь, она оказалась неспособной пробудить в муже воспоминания о его собственной юности, не стала она и хозяйкой его дома.

Элиас был человеком, несклонным оставлять незамеченными ничьи поступки. Он несколько лет уничтожал ее игривость своими предостережениями, а розовый цвет кожи и золото волос проповедями, в результате чего появилась седая печальная тень. Его жена тихо умерла через год после рождения сына.

Дед Элиас никогда не сомневался, что он является образцом для своих сыновей. Вера была символом моего отца, ее принципы - его суждениями, а содержание мозга полностью соответствовало примерам из библии «покаяния домарощинера». В вере и отец, и дед были одинаковы, разница была лишь в проявлении: евангелический огонь не загорался в глазах моего отца, его добродетель была менее криклива.

Джозеф Стром, мой отец, женился только после смерти Элиаса и не повторил его ошибки. Он немного изменил фамилию и нашел себе такую жену, что взгляды на жизнь у моих родителей полностью совпадали. Моя мать была человеком с сильным чувством долга и никогда не сомневалась, в чем он заключается. Таким чувством долга отличались все члены семьи, в которой она выросла. И хотя об этом вслух у нас не говорили, мне удалось узнать следующее. Оказывается, родители матери имели своими предками каких-то легендарных Кандида и Наву. Более подробно кем были эти легендарные предки, я в то время узнать не сумел. Ясно было только, что они также имели непосредственное отношение к Наказанию, причем чуть ли не в большей степени, чем сам пророк дьявола Шухарт. От них и передалось это сильное чувство долга. Правда, относилось оно у членов семьи к разным убеждениям, даже к прямо противоположным. Поэтому, когда все дети выросли, семья распалась, и все члены ее разъехались в разные места. Покинула родной дом и моя мать, а вскоре после этого она вышла замуж за отца.

Наш район, а следовательно, и наш дом, как самый первый в этой местности, был назван Вакнуком, ибо когда-то, давным-давно, это место уже называлось так древними людьми. Предания об этом были очень смутными, возможно, что название было и другим, но здесь, несомненно, имелось несколько строений, части которых пошли впоследствии на сооружение дома. Была также высокая насыпь, убегающая к дальним холмам, и глубокий карьер, вырытый древними людьми, которые срезали полгоры, чтобы извлечь из нее то, что их интересовало. Итак, это место называлось Вакнуком, и продолжало так называться, но теперь это была законопослушная, покорная богу община, насчитывающая несколько сотен больших и малых домов.

Мой отец был очень влиятельным человеком в округе. Когда он, в возрасте семнадцати лет, впервые выступил с публичной проповедью в церкви, выстроенной его дедом, в районе было не больше семидесяти семейств. Но хоть с тех пор было много новых земель, на которых поселилось множество новых людей, он продолжал выступать с проповедями. Он оставался самым богатым землевладельцем в округе и каждый вечер просто и ясно объяснял законы бога и те взгляды, которых придерживаются на небе на то или иное событие. В установленные дни он отдавал распоряжения как бургомистр. В остальное время он следил за тем, чтобы он сам и все, находящиеся под его контролем, продолжали являться высоким образцом добродетели всему району.

В доме, по местному обычаю, жизнь сосредотачивалась в большой гостиной, которая одновременно служила и кухней. Как и дом, наша гостиная была наибольшей и лучшей в Вакнуке. Большой камин в центре был предметом гордости - не суетной гордости, конечно, но гордости за то, что было найдено достойное применение материалам, созданным богом. Очаг был сложен из больших каменных блоков. Дымоход из каменных плит, он никогда не дымил и давал отличную тягу. Крыша вокруг трубы была выложена черепицей (наш дом был единственным во всей округе с черепичной крышей), в то время, как крыши других домов были покрыты соломой и постоянно угрожали испарениями.

Моя мать следила за тем, чтобы большая комната всегда была чистой и прибранной. Пол ее был выложен кирпичом и искусственными материалами, тщательно подогнанными друг к другу. Мебель состояла из выскобленных до бела столов, табуретов и нескольких стульев. Стены были чисто вымыты. На них висело несколько кастрюль, слишком больших, чтобы уместиться в шкафу. Единственным украшением комнаты были развешанные по стенам изречения, большей частью из покаяний, написанные довольно искусно. Слева от очага можно было прочесть: «Только подобие господа есть человек».

А справа от очага: «Храни в чистоте образ господа, его облик».

На противоположной стене два изречения: «Будь благословенна норма» и «в чистоте наше спасение».

Самое большое изречение висело на стене против входной двери, которая вела во двор. Каждый, кто входил в комнату, читал: «Опасайся мутантов!»

Частое повторение этих текстов познакомило меня с письмом немного раньше, чем я научился читать. Вернее, именно эти тексты дали мне первые уроки чтения. Я помнил их наизусть, так же, как и остальные, например: «Норма - это воля господня» или «точное воспроизведение - единственное угодное богу производство», или «дьявол - отец отклонений» и много других о проступках и богохульствах.

Многие из них я до сих пор вижу перед собой и помню наизусть. Например, о проступках. Это происходило потому, что каждый проступок производил на меня глубокое впечатление. Обычно, первым признаком того, что случился проступок, было возвращение домой отца в плохом настроении. Вечером он созывал нас всех, включая и работающих на полях. И мы стояли на коленях, а он говорил о нашем раскаянии и молился о прощении. На следующее утро мы вставали до рассвета и собирались во дворе. Когда восходило солнце, мы пели гимн, а отец торжественно резал двухголового теленка, или цыпленка с четырьмя лапами, или любое другое существо, называющееся проступком. Иногда среди них были гораздо более удивительные, чем названные.

Проступки не ограничивались домашним скотом. Иногда приносили стебли пшеницы и других растений, которые отец разрезал на кухонном столе в гневе и стыде. И если дело ограничивалось несколькими рядами растений, они сразу же уничтожались. Но если проступком было целое поле, приходилось ждать хорошей погоды и поджигать его, распевая гимн, пока оно горело. Мне такие события очень нравились. У нас проступки встречались чаще, чем у других, потому что мой отец был человек с острыми глазами, но предположение, что мы больше, чем другие люди подвержены проступкам, сердило его и причиняло ему боль. Он говорил, что ему тоже не нравится уничтожать свой скот и тратить лишние деньги. Он не сомневался, что если бы наши соседи были бы также набожны, как он, то у них проступки бывали бы гораздо чаще. К сожалению, встречается еще много людей без твердых принципов.