Таня Воробей - День Святого Валентина Страница 4

И вот теперь он снова шёл к ней в гости, в её дом, с гитарой, как с винтовкой, за плечом. Было бы лучше, если бы его позвали просто так, без всяких условий и без гитары. Тогда он был бы уверен, что нужен сам по себе, а не как представитель странного сословия, которое именуется "творческие люди".

Без пятнадцати восемь он позвонил в дверь, в очередной раз вздрогнув от резкости звонка.

- О, ты как раз вовремя, - сказала Тоня, открывая дверь. - Все уже собрались.

Он прошёл в комнату и снова увидел привычные лица - абсолютно неразличимые братья Сальниковы, молчаливый Денис Щукин, ещё один парень, чьего имени он никак не мог запомнить и какой-то хмырь с неприятными усиками, которые вызывающе топорщились над верхней губой.

- А, Тим, здорово, - братья Сальниковы по очереди энергично потрясли его руку, и он подумал, что если сейчас ему проломят запястье, запись нового альбома окажется под угрозой.

- А это Тимур, - объясняла Тоня человеку с усиками. - Да-да, тот самый. "Тимур и его команда". Нет, ну ты точно слышал. У них ещё такая песня есть "Любовь - это зло".

Тимур ждал, что сейчас она объяснит, что это за тип с усиками и почему её рука лежит у него на плече, но Тоня и не думала ничего объяснять. Она с любопытством взяла принесённый подарок - большого, носатого медведя с грустной мордой, рассмотрела со всех сторон, подержала за шкирку, а потом зарылась в него лицом, как маленькая.

- Спасибо, Тим, - сказала она. - Чудесный медведь. И главное - на ощупь, как настоящий.

- А тебе что же, доводилось обнимать настоящего медведя? - сострил тип с усиками. - Ты знаешь, какие они на ощупь?

Наверное, ему просто стало обидно, что Тоня ради этого подарка убрала руку с его плеча.

- Я всё знаю, - сказала она со значением, и у Тимура всё внутри похолодело от этого "всё".

- Я хочу, чтобы ты спел нам, - капризно, без всякого перехода сказала Тоня. - Ту, мою любимую.

Тимур кинул прощальный взгляд на накрытый стол, на котором стояли салаты, маринованные огурцы, мясо, нарезанное тонкими кусками, апельсины вперемешку с яблоками и принялся расчехлять гитару.

- Может быть, он сначала поест? - услышал он тихий голос, поднял голову и впервые заметил, что кроме Тони, за столом сидела ещё одна девушка.

- Поест? - Тоня откинулась на диван. - Не смеши меня, Шурок. Это нам, простым смертным, нужны салаты и маринады, а им - птицам певчим, почти ничего не нужно. Они вдохновением питаются, нектаром и амброзией. Правда, Тим?

- Правда, правда, - нехотя подтвердил он, перебирая струны и разглядывая ту, что за него заступилась.

Простое, круглое лицо, гладкие волосы, заплетённые в тугую косу, перекинутую через плечо, карие глаза. Выражение лица серьёзное и сосредоточенное, как будто у неё внутри звучит музыка, и она внимательно вслушивается в эти созвучия, иногда даже поводя плечами в такт. Она заметила его взгляд и вскинула белёсые ресницы, уставилась ему прямо в глаза, не мигая, как смотрят дети на посторонних в вагоне метро.

Ему стало неловко от этого взгляда, и он улыбнулся, а потом ещё и подмигнул. А она расширила глаза, как будто ей в жизни никто не подмигивал, а потом заулыбалась в ответ, да так, что остановиться не могла, закрывая рот рукой, как делают это те, у кого некрасивые зубы. И зря, между прочим, он успел заметить, что улыбка у неё удивительная, - открытая, сияющая. Она вся становилась красивой, когда улыбалась, на неё хотелось смотреть и смотреть.

- А вы знакомы? - Тоня вдруг посерьёзнела.

- Нет, - сказал Тимур, не отрывая взгляда от Шуры, а сама Шура только помотала головой из стороны в сторону, да так, что казалось - голова отвалится.

- Это соседка моя, Шура, - пояснила Тоня. - Я в двадцать первой живу, она - в двадцать второй. А это - Тимур, у нас с ним дачи рядом.

- Очень приятно, - через стол кивнул Тимур, подкручивая колки.

- Это правда? - спросила Шура и все на секунду замолчали, посмотрели на неё и зашлись в радостном смехе.

- Что - правда? - не понял Тимур.

- Ты сказал: "Очень приятно", - терпеливо напомнила Шура. - Вот я и спрашиваю - это правда?

- А зачем бы я стал тебя обманывать в первую же минуту знакомства?

- Это не обман. Конечно, кто я такая, чтобы ты меня обманывал. Но люди часто что-то говорят из приличия. Потому что так заведено, а совсем не потому, что они так чувствуют.

- Может, ты, наконец, споёшь? - Тоне стало неприятно, что центр всеобщего внимания переместился с неё на Шуру. - Хватит колки крутить, всё равно здесь ни у кого слуха нет.

И тогда он запел. И все замолчали, и перестали скрести вилками по тарелкам. И Тоня подошла к окну и закурила, глядя куда-то вдаль, и у незнакомого типа усики перестали топорщиться так враждебно, и братья Сальниковы загрустили каждый о чём-то своём, отчего стали совсем не похожи друг на друга.

"Ты вернёшься ко мне через тысячу лет,

После тысяч любивших тебя,

После тысяч тобою исхоженных лье,

Из того сентября, октября?

Ты придешь на могилу и ляжешь со мной,

На камнях, словно в майском стогу.

Будет тело твоё полыхать как весной,

Только я ничего не смогу".*

У него был низкий, негромкий голос. Он как будто не пел, а наговаривал стихи под музыку.

Шура смотрела на него, не отрываясь, во все глаза, и ей казалось, что кто-то огромный и мягкий, как медведь, обнял её и качает на руках - из стороны в сторону, даже голова немного закружилась.

- Господи, какая хорошая песня, - сказала Шура, когда даже самая тонкая струна умолкла. Ей хотелось запомнить её наизусть, списать слова, хотелось обнять кого-нибудь, чтобы поделиться своей радостью от прикосновения к чему-то хорошему. - А кто её написал?

Все посмотрели на неё, как на дурочку.

- Нет, ну ты, Шурок, и правда, - того, - Тоня покрутила пальцами у виска. - Его это песня, его. О том и речь.

Шура захлопала белёсыми ресницами, с недоверием посмотрела на Тимура, робко улыбнулась.

- Вы - шутите? - предположила она.

Все засмеялись, и она засмеялась вместе со всеми, радуясь, что может принять участие в общем веселье; довольная, что над ней хотели подшутить, а она разоблачила насмешников.

- А что, он, по-твоему, не похож на поэта? - спросила Тоня.

Взглянув на Тимура, на его ладную шею, на прямой, бесстрашный взгляд, Шура подумала: "Он похож на всё, что угодно".

- Может и похож. Откуда мне знать? - вслух сказала она. - Я в жизни не встречала ни одного поэта.

Почему-то все опять засмеялись, и налили вина, и сомкнули бокалы, произнося тосты, желая Тимуру дальнейших успехов, а главное - вдохновения. И при этом все почему-то смотрели на Тоню, а она кивала, понимая значение этих взглядов.

А Шурка всё думала о том, как же должен страдать человек, чтобы в его душе родились такие строчки. Она вспомнила старый клип Мелен Фармер про кладбище и чуть не заплакала от жалости к Тимуру, к своим родителям, к этому плюшевому медведю и, конечно, к себе. В этом клипе один человек приезжает на кладбище к своей жене, а она появляется перед ним, как живая. Они вместе гуляют, осторожно ступая между могил, держатся за руки и радуются друг другу. А потом она покидает его, потому что мёртвым нельзя долго находиться рядом с живыми, и ещё потому, что земля зовёт её к себе, обратно, а он садится на трамвай и уезжает, чтобы дальше жить своей несчастной, потерянной жизнью.