Юрий Шпаков - Кратер Циолковский Страница 4

— Так, так, — сказал дядя, выслушав короткий рассказ Андрея.- Значит, ты уже на пятом курсе... Сколько же это лет мы не виделись? Год, два?

— Четыре, дядя.

— М-да! Время летит — невероятно! А живешь ты роскошно. Прямо не скажешь, что общежитие. Один?

— Сейчас один. Раньше по двое жили, а дипломнику полагается отдельная комната.

— Балуют вас. Мы, брат, по десятку жили вместе. И не в такой благодати! Полагается... Ишь ты! Анкету заполнил?

Дядина манера задавать неожиданные вопросы всегда сбивала Андрея с толку.

— Какую анкету? — не понял он.

— Знаем, какую. Что ж не похвалился, что в Комитете сегодня был?

— А-а... Так что ж хвастать — еще ничего не ясно. А как ты узнал?

— Знаем как. Секрет. По форме 1-А?

— Да.

— Значит, быть тебе космонавтом. Можешь не сомневаться. А ты, небось, и сам не веришь? Признайся, не веришь?

— Почему? — солидно сказал Андрей. — Говоря откровенно, я ждал этого. Да тут и нет ничего удивительного. Сам заработал, своими руками...

Дядя вдруг рассвирепел.

— Что? Ах ты, свиненок этакий! — загремел он. — Сам! Сам ты нуль без палочки, вот ты кто!

— Да я...

— Нет, ты молчи! Слушай, что говорю...

Он походил по комнате, потом легким прыжком удобно уселся на подоконнике, заговорил более миролюбиво.

— Когда-то такие, как ты, беспризорниками становились, с голоду помирали. Останется парнишка сиротой и можно считать, что пропал. А ты на готовеньком жил, о куске хлеба не думал. Государство о тебе заботилось, народ. Народ, понял? В сто раз больше сделаешь, в тысячу — все равно останешься в неоплатном долгу. А то — сам!

— Я же понимаю это, дядя. Я совсем другое хотел сказать.

— Мало вы думаете о своем долге, вот что! Запомни: о собственных заслугах меньше всего распространяйся. По математике что у тебя?

— Пятерка, — улыбнулся Андрей.

— Давно когда-то слышал я умные слова. Человек — это дробь. В знаменателе — то, что он думает о себе, а в числителе — что о нем думают другие. Вот и делай вывод...

Андрей хотел пошутить по этому поводу, но, взглянув на серьезное лицо Сергея Степановича, не решился.

— То-то. А самое главное — потом не забывай об этом. Зашевелятся тщеславные мыслишки, так ты их сокращай, сокращай. Пусть знаменатель к нулю стремятся...

— Пойдем, дядя, в кафе, — предложил Андрей. — Недалеко, на нашем же этаже. А то я даже чаем не могу тебя угостить.

Сергей Степанович посмотрел на свой старинный штурманский хронометр.

— Не могу, братец. Через час опять улетаю. Так что остается только пожелать тебе всего наилучшего. Жениться-то еще не надумал?

— Я, дядя, на девушек и смотреть боюсь, — пошутил Андрей. — Еще загляжусь на какую — и весь режим тогда пропал...

— А вот это ты зря! С меня пример не бери! Я просто неудачник. А хорошая подруга...

— Дядя, на эту тему распространяться не будем, — жестко сказал Андрей.

— Ладно, могу помолчать. Только запомни: космонавты тоже люди. А Маркс недаром любил изречение «homo sum...» Ой, Андрейка, не получится из тебя монах...

— Дядя!

— Молчу, молчу. А впрочем — можно и в кафе заглянуть. Успею! Кто знает, когда мы с тобой снова увидимся...

В этом разговоре не было ничего особенного. Но он жил в памяти Андрея рядом с самыми дорогими воспоминаниями. Через месяц после встречи с дядей Андрей развернул еще пахнущие типографской краской страницы вечернего выпуска газеты, и в глаза ему бросилась фотография в черной рамке. Смуглый бритоголовый человек в строгой форме пилота смотрел на него внимательно и чуть насмешливо. «При исполнении служебных обязанностей трагически... — забились в руках косые строчки текста, — замечательный полярный летчик...»

— Дядя... — растерянно прошептал Андрей. — Как же ты так, дядя?

«Такая уж наша профессия! — вспомнил он. — Да, недаром говорил когда-то Сергей Степанович, что летчику просто несолидно умирать своей смертью...»

Андрей совсем не думал о том, что он выбрал еще более опасную профессию. Но это было закономерно. Когда солдат падает в бою, его товарищи продолжают атаку. Им просто некогда думать о смерти. Самое главное — вперед. Через трудности, через опасности — вперед. Только так завоевывается победа. 

Небесные братья

Оранжевый пятнистый жучок, деловито перебирая угольно-черными лапками, полз по травинке вверх. Тонкий стебелек гнулся под его тяжестью. Костров подставил палец, и жучок перебрался к нему на руку.

— Божья коровка, полети на небо... — нараспев заговорил Костров.

Жучок повернулся на суставе согнутого пальца, выпустил рыжие крылья и растаял в веселой голубизне хорошего летнего дня.

Костров проводил его взглядом, беззаботно засмеялся, легко опрокинулся на спину.

— Смешно, — сказал Чумак.

— Про божью коровку? Помню, был совсем мальчонкой — так пел.

— Смешно, — упрямо повторил Чумак.

— Леша, не порти мне настроение. Всем известно, что ты лишен чувства юмора, чувства лирики и всего прочего. Поэтому не мешай людям, которые тонко понимают природу и ценят поэзию.

Чумак демонстративно зевнул.

— Удивляюсь, — сказал Костров, — как это некоторые товарищи ухитряются притворяться безразличными ко всему на свете. Чувства даны человеку не для того, чтобы прятать их.

— Допустим.

— В таком случае надо не бросать ехидные реплики, а поддержать друга. Скажем, обсудить с ним красоту солнца и неба, травы и речки. Подходит такая повестка дня?

— Старо.

— Я же тебе серьезно говорю!

— И я серьезно. Прочитай-ка лучше Тургенева или Паустовского.

— Это же не то, Леша! Нам с тобой надо видеть землю совсем не так, как даже самый лучший писатель. Когда я первый раз полетел в космос, то несколько дней после возвращения места не мог найти. Смотрю и удивляюсь все время. Рыжий муравей, шмель на клевере, сосны, ручей... Это же все просто чудо! Разве можно жить без этого? И кажется, любую букашку готов расцеловать... Земля, настоящая Земля!

— Ты слишком сентиментален, Сережа. А в нашей профессии это противопоказано.

— Ерунда! Если мне по-настоящему дорога Земля, я невозможное сделаю, чтобы только вернуться на нее. Когда на Луне я думал про все, что нас сейчас окружает, чувствовал себя только сильнее. И извини, братец, не верю я тебе. Ты только любишь казаться сухарем, а на самом деле чувствуешь то же самое.

— Если тебе нравится так думать — пожалуйста.

Сергей демонстративно отвернулся. Но через минуту не выдержал, опять начал спор.

Андрей Соколов усмехнулся. Неужели Костров не понимает, что Чумак просто разыгрывает его? Какие они оба еще, в сущности, мальчишки!