Харлан Эллисон - Парень и его пес Страница 4

Совершенно неожиданно я понял, что не могу шевельнуться. Девушка была красивой, по-настоящему красивой. Мне оказалось приятно просто смотреть на нее: как сужается тело в талии и расширяется в бедрах, как приподнимается грудь, когда она поднимает руки, чтобы расчесать волосы. Это было странно, непостижимо! Что-то такое, ну женственное, что ли. Мне жутко понравилось.

Я просто стоял и смотрел, не отрывая взгляда. И это было так приятно! Все те, которых я поимел раньше, были просто потасканными шлюхами. Блад их вынюхивал для меня, и они годились лишь для разового употребления. Эта же оказалась другой, нежной и гладкой, даже несмотря на «гусиную кожу». Я мог бы простоять так всю ночь.

Она отложила расческу, взяла трусики и натянула их на себя. Затем выбрала лифчик и надела его. Я никогда раньше не видел, как девушки его надевают. Она обернула лифчик вокруг талии задом наперед, застегнула крючок и начала поворачивать, пока чашечки не оказались спереди. Подтянув их кверху, девушка вложила сперва одну грудь, потом другую, а затем перебросила лямки на плечи. Цыпочка потянулась к платью, а я осторожно убрал с дороги крупный кусок штукатурки и взялся за край двери.

Она держала платье над головой с вложенными в него руками и собиралась просунуть голову, запутавшись в нем на секунду, когда я дернул дверь, с шумом отбрасывая с дороги куски дерева и штукатурки. И прежде, чем девушка успела выбраться из платья, я схватил ее.

Она начала было кричать, но сразу же умолкла. Ее лицо было бешеным. Просто бешеным. Огромные глаза, отличные черты лица, высокие щеки с ямочками, маленький нос. Цыпочка уставилась на меня в полном ужасе, еще не до конца понимая из-за чего весь этот шум. И тогда… и вот что действительно странно… я почувствовал, что должен ей что-то сказать. Не знаю, что именно. Просто что-нибудь. Мне стало как-то неуютно видеть ее такой напуганной, но с этим я ничего не мог поделать. То есть, конечно, я собирался изнасиловать ее и не мог достаточно убедительно объяснить ей, чтобы она не слишком-то из-за этого расстраивалась. В конце концов, она сама сюда явилась. Но даже в этом случае мне хотелось сказать ей: «Не надо так пугаться, я просто хочу тебя уложить». Такого со мной раньше не случалось. Мне никогда не хотелось что-либо говорить девкам, просто трахнуть, и все дела.

Это странное желание внезапно прошло. Я подставил цыпочке ногу, толкнул, и она упала, глухо ударившись об пол. Я направил на нее 45-й кольт, и рот ее приоткрылся в испуге.

— Теперь я хочу пойти вон туда и взять один из борцовских матов, чтобы нам было поудобнее, понимаешь? Только попробуй шевельнуться, и я отстрелю тебе ногу. Но в любом случае ты будешь изнасилована. Разница только в том, что останешься без ноги.

Я подождал, пока до курочки дойдут мои слова. Наконец, она медленно кивнула, и я, продолжая держать ее на мушке, подошел к пыльной груде матов и вытянул оттуда один. Подтащив мат к ней, я перевернул его чистой стороной вверх и при помощи дула 45-го помог красотке перебраться на него. Она села, согнув ноги в коленях и обхватив их руками, и уставилась на меня, как кролик на удава.

Я расстегнул «молнию» джинсов и начал их стаскивать, когда заметил, что она как-то странно разглядывает меня. Я бросил копаться со штанами.

— Что ты на меня уставилась? — прорычал я.

Не знаю, что на меня нашло, но я словно взбесился.

— Как тебя зовут? — тихо спросила она.

У девушки оказался нежный голос и какой-то пушистый, словно горло изнутри было выложено мехом или еще чем-то в этом роде. Она смотрела на меня, ожидая ответа.

— Вик, — сказал я.

Она продолжала смотреть, будто ей этого было мало, и она ждала продолжения.

— Вик. А как дальше?

Я сначала не понял, что она имеет в виду, а потом сообразил.

— Вик. Просто Вик. Это все.

— Ну, а как звали твоих родителей?

Тогда я засмеялся и продолжал стягивать джинсы.

— Ну и дура же ты, — проговорил я, все еще смеясь.

Она обиделась, а я снова взбесился.

— Брось этот дурацкий вид, или я тебе зубы вышибу! — заорал я.

Она сложила руки на коленях. Я спустил штаны до щиколоток, но дальше они не снимались. Им мешали тапочки. Мне пришлось балансировать на одной ноге, стаскивая тапочек с другой. Это был хитрый трюк — держать ее под прицелом 45-го и в то же время снимать обувь — но он мне удался. Я стянул с себя плавки, а курочка все так же сидела, держа руки на коленях.

— Скинь с себя тряпки, — приказал я.

Несколько секунд она не двигалась, и я уже решил, что предстоят хлопоты… Но тут она потянулась рукой за спину и расстегнула лифчик, затем откинулась назад и стащила трусики. Девушка больше не казалась напуганной. Она внимательно наблюдала за мной. И вот тут случилось что-то по-настоящему странное: я не мог изнасиловать ее! Ну, не совсем уж не мог… просто что-то противилось этому внутри меня. Цыпочка была такая нежная и красивая и продолжала так странно смотреть на меня… Ни один соло не поверил бы мне, но я вдруг услышал, как заговорил с ней, словно у меня произошло разжижение мозгов.

— Как твое имя?

— Квилла Джун Холмс.

— Что за дурацкое имя?

— Моя мама говорит, что оно не такое уж необычное в Оклахоме.

— Это где родились твои старики?

Она кивнула:

— До Третьей Войны.

Мы, словно завороженные, разговаривали и разглядывали друг друга.

— Ну ладно, — решительно сказал я, собираясь пристроиться рядом с ней. — Нам лучше будет…

Черт его побери! Этого чертова Блада! В самый неподходящий момент он ворвался с улицы, спотыкаясь о куски штукатурки, поднимая пыль и тормозя задницей по полу.

— Ну чего тебе? Что стряслось? — прорычал я.

— С кем ты говоришь? — спросила девушка.

— С ним. С Бладом, моим псом.

— С собакой?

Блад уставился на нее, затем отвернулся. Он собрался было что-то сказать, но девушка перебила его:

— Значит, это правда, что они говорили… что вы можете разговаривать с животными…

— Ты будешь с ней беседовать всю ночь или захочешь узнать, почему я явился? — ехидно поинтересовался пес.

— Ладно. Что там у тебя?

— Неприятности, Альберт.

— Давай короче. Что именно?

Блад повернул голову к входной двери.

— Стая. Окружила здание. По моим расчетам человек 15–20, может, чуть больше.

— Как они узнали, что мы здесь?

Этот сукин сын выглядел раздосадованным. Он прятал глаза.

— Ну?

— Должно быть, еще какой-нибудь пес учуял ее в театре, — промямлил он.

— Великолепно.

— Что теперь?

— Отбиваться, вот что. У тебя имеются какие-нибудь лучшие соображения?