Роман Подольный - Четверть гения (сборник) Страница 4

— Твоя очередь исповедоваться, Леонид, — кивнул Тихон. — А на вопросы мы будем отвечать потом.

— Отец у меня умер, ребята. Умер. Что же это такое — смерть? Знает это кто-нибудь? Завидую тебе, Карл, хоть ты и жалуешься, а все равно завидую. Никто тебя не заставит заниматься, чем не захочешь. А спасать людям тело и душу — будешь. Но я, будь врачом, думал бы над бессмертием. И еще завидую тебе, Карл: ты решаешь, выбираешь, пусть под давлением, кем быть, что делать. А за меня другие решили. Задачки хорошо решал — значит, математик. Легка мне математика. А достаточно ли этого — не знаю. Заниматься-то ею мне интересно — учиться интересно и работать интересно. А жить ею — скучно. Если б вы знали, до чего скучно! Хочу делать что-то, чего не могу — через не могу! Какой смысл лезть в гору, если твердо знаешь, что все равно залезешь? И Вика у меня есть — Карл видел, женюсь я, верно, а скучно, пресно мне сейчас живется…

— Да, невесело вам, ребятки. Но я буду жаловаться длиннее, — Тихон налил до краев стакан и залпом осушил его. — Я, ребята, попал в сказку. Добро бы — в страшную. А то в сказку, где на каждом шагу выясняется, что одно — плохо, да не очень, а другое — хорошо, да не очень. Я считал, вы же знаете, что рожден изобретателем. Помните, как летали мои авиамодели! И я был прав, что верил в себя. Потому что уже на первом курсе я сделал настоящее изобретение. Какое? Увы, неважно. Продемонстрировал его в НСО, на семинаре, на студенческой конференции. Профессора венчали меня лаврами, деканат — премией.

Хорошо? Да не очень!

Потому что Государственный комитет по делам изобретений и открытий уведомил гражданина Фаддеева Т. М. о том, что за год до него соответствующую заявку сделал гражданин Охапкин 3. С. Плохо? Да не очень!

Потому что в ближайший, год я подал еще восемь заявок. Похвастаюсь: ловко было все придумано. Стиль у меня уже был свой — изящно, четко, не ахти как важно — зато красиво и тонко.

Хорошо? Да не очень!

Потому что теперь я получил из бдительного комитета уже не одну, а восемь бумажек с синими углами. Говорят, ребята, посмертные портреты изобретателей печатают не в черной, а в синей рамке. Синий цвет — он же цвет отказа у этих комитетчиков. И никуда от него не денешься. Согласно статистике сейчас две пятых всех изобретений делаются одновременно и независимо друг от друга двумя или больше людьми. А мне, сами видите, еще и не везло!..

«Слишком вы по мелочам бьете, коллега, — сказал мне один профессор и подмигнул. — Знаете поговорку: «Замахивайся на большое, по малому только руку отобьешь»?»

Как улыбнулся, ребята! После такой улыбки в позапрошлом веке вызывали на дуэль. Эта улыбка — одна заменяла разоблачительный монолог на полчаса. Она утверждала, что я в лучшем случае выскочка, а в худшем — плагиатор. И предусматривала еще возможность десятка промежуточных определений… Но я сотру эту улыбку! Я еще замахнусь на большое.

Только — не один. С вами!

Тихон передохнул, разлил по бокалам остатки вина, затем заговорил снова и говорил долго.

— Значит, мы с вами спрашиваем друг у друга, что есть любовь? Что есть счастье? Что есть смерть? Что есть талант? И где его взять? Мировые проблемы! Вечные вопросы! Мы тут до ужаса не оригинальны, об этом раньше или позже спрашивает каждый. Спрашивает себя, потому что знает — другие ему на эти вопросы ответить не могут. Спрашивает себя, зная, что и сам на них не ответит. А почему бы кому-нибудь, наконец, не ответить?

В том и беда, что эти проблемы не решают. Кто ими занимается? Где лаборатория бессмертия. институт семейной жизни, исследовательский центр любви? Так давайте, что ли, займемся, а? Мне, слышали, сам профессор велел… Замахивайся, говорит, на большое, а?!

Тихон сам не знал, говорит ли он серьезно. В первое мгновение он, пожалуй, хотел дать только повод для одного из тех глубокофилософских разговоров, в которых отдыхаешь душой от конкретных житейских бед.

Поболтают, отвлекутся, забудутся. Но выбранная для затравки этого разговора мысль уже на пути к своему словесному воплощению обрастала аргументами, становилась грузнее и серьезней. Зато самого Тихона понесло, и он чувствовал, что ему уже не остановиться; идеи. факты и образы сталкивались в голове, и он едва успевал выложить их недоверчивым друзьям.

— Так я предлагаю, — учредим на общественных началах НИИ мировых проблем. НИИМП! Звучит?

— Вот предвиденье бы мы еще охватили, — подал голос Леонид, — подсказали б людям, кем им быть надо…

— Кафедру гениальности не забыть, — с надеждой сказал Карл. — Пора, наконец, выяснить, почему я не гений, а заодно исправить это обстоятельство.

— Я не шучу. Все уже знают, что наука в последнее время раздробилась до невозможности. Физики не понимают химиков, да и друг друга тоже. Оптик и атомник говорят на разных языках. Ну, а перевод здесь невозможен даже в принципе! Каждый может узнать только общие выводы науки — и принять их на веру. Ну, плюс познать одну какую-нибудь свою собственную частность. Вот и все. Наука — сеть из мелких ячеек, ученые — рыбаки, но странные рыбаки. Каждый из них знает свою ячейку, а не весь невод!

— Но ведь и нельзя сейчас знать все. Времена Леонардо…

— Ну, прошли, прошли, черт их возьми, знаю. Давно прошли. Но ведь та сеть, о которой я говорю, состоит из дырок, как все сети на свете. И сколько ячеек занято? Сколько между ними свободных? Кто на это ответит?

Ну, а может быть, свободные-то ячейки как раз важнее занятых? Может быть, в одной из них решение проблемы рака, в другой — витамин гениальности, в третьей… И может быть, это как раз самые простые решения! Ведь не всегда простое открывают раньше, чем сложное. Слышали про первый электродвигатель? Фарадеевский-то? Годился он только для эффектной демонстрации — висит проволочка и вертится неизвестно почему.

Самое страшное, что и вправду — на сто лет — неизвестно почему. Фарадей не знал, и ученики его тоже не знали. Понадобился Эйнштейн, чтобы можно было понять, почему работает униполярный фарадеевский двигатель. Прошло полтора века, а первый из электродвигателей так и остался и самым сложным по принципу. Случайность? Но тот же принцип независимо от Фарадея открыли почти тогда же еще двое ученых. Сначала нашли то, что природа спрятала дальше. Почему? Природа объективна, а познаем мы ее по законам человеческого мышления. Ну, как правило, эти законы работают на нас. Но бывают, знаете, и исключения. Сейчас для этих исключений в науке создалось такое благодатное поле, что их не может не быть. Наше дело — заткнуть дырки в сети.

— Чье это — наше? — фыркнул Леонид.

— Мое. Твое. Ну, давайте их искать, те решения, что лежат ближе. Искать не под фонарем науки, а там, где еще посветить не удосужились,