Дмитрий Де-Спиллер - Открытие математика Матвеева Страница 4

- Вы спортсменка? - робко спросил Матвеев.

- Если хотите знать, я чемпионка мира по фехтованию три тысячи девятьсот семьдесят третьего года.

- Я завидую спортсменам. У них много воли. Они решительны и очень красивы, - сказал Матвеев, глядя на Гореву с восхищением.

Между тем лодка обогнула высокий мыс, и стал виден лепящийся на нем у самого обрыва заезжий домик. Матвеев предложил здесь остановиться.

В заезжем домике нашелся котелок, а в погребе обнаружились макароны, соль и оливковое масло. Матвеев собрал с грядки десяток помидоров. Спрут, живший на чердаке заезжего дома, наловил в море рыбы и принес воды из колодца.

Набрали в котелок воды, поставили котелок на угли, развели огонь.

...В тот вечер Матвеев впервые в жизни поцеловал женщину. Произошло это так. Провожая Гореву, он все время молчал, накапливая в душе необходимое для исполнения своего замысла мужество. Наконец, призвав всю имевшуюся у него волю, он произнес хриплым от волнения голосом, весьма удивив этим Гореву:

- Разрешите мне вас поцеловать. Пожалуйста. Я всегда буду гордиться, что поцеловал такую красивую женщину. Можно?

Горева, казалось, была смущена и растеряна, но кивнула головой. Из груди Матвеева вырвалось глупре восклицание.

Он крепко обнял Гореву и поцеловал ее в губы.

- Вы меня смутили вашей просьбой, - тихо сказала Горева. - Я замужем и у меня двое детей.

...Через месяц Матвеев улетел на воздушном корабле в N-CK. Решив проблему Аиральди, Матвеев прожил затем не больше года. Вскоре по возвращении в N-ск, он заболел. Медицина оказалась бессильна против болезни. Пятого сентября 3977 года Василий Дмитриевич Матвеев находился при смерти.

В тот день доктор ушел от больного, поскольку ему незачем было долее тут быть, и у постели Матвеева остались ученик Матвеева Алеша и другой, уже взрослый его ученик - Михаил.

Был поздний вечер. Комната слабо освещалась маленькой свечой с зеленым абажуром. Матвеев лежал и тяжело, прерывисто дышал. Чтобы отвлечься от тягостных чувств, Алеша заговорил о песне, слышанной им от Матвеева.

- "За рекой на горе лес зеленый шумит". Раз лес шумит, а не гудит, значит, он был лиственным, - говорил Алеша. - Ведь хвойный лес не шумит, а гудит. Один берег реки, левый, низкий, а тот берег, на котором стоит хуторок, правый. Он высокий. А через реку в этом месте был перекинут мост.

- Откуда ты знаешь, что через реку был перекинут мост? - спросил Михаил.

- Из строк "Опозднился купец на дороге большой. Он свернул ночевать ко вдове молодой". Слова "на дороге большой" означают, что действительно там была большая дорога, или, по выражению Василия Дмитриевича, транспортная артерия. Но река - это тоже транспортная артерия, а две транспортные артерии располагать параллельно невыгодно.

Василий Дмитриевич рассказывал мне, что на картах тех областей России середины XIX века, где употреблялось слово "хутор", не обозначены большие дороги, которые вплотную приближались бы к рекам, но не пересекали их. Так что, вероятно, "большая дорога" пролегала ортогонально к реке и там был мост.

- Но могла быть и переправа...

- Да, правильно. Я позабыл. Василий Дмитриевич говорил, что там был мост или переправа, - сказал Алеша смущенным тоном и вытер рукавом пот со лба. В, комнате было душно.

Алеша встал с дивана и вышел во двор. Все спало. Звезды сияли. Алеша подивился их множеству, надышался воздухом ночи и направился уже обратно в комнату, как вдруг поскользнулся и упал на что-то черное, извивающееся, склизкое. С ужасом вскочил Алеша на ноги и, лишь прибежав в комнату, сообразил, что он впотьмах наткнулся на ползавшего по двору спрута. Посмотрев на Михаила, Алеша обомлел. Тот сидел за столом еле живой, совершенно зеленый.

- Что с тобой? Тебя что-то напугало? - хрипло спросил Алеша.

- Нет.

- Отчего же ты такой зеленый?

Михаил вздрогнул и провел ладонью по лицу.

- Постой! - воскликнул он. - И ты зеленый!

- Да ну? - Алеша тоже провел рукой по щеке, но сразу сообразил: на их лицах был свет от зеленого абажура силикатной свечи.

Они подошли к Матвееву. Он что-то прошептал, и дыхание его пресеклось.

Утром у подъезда раздался топот лошадей и грохот подкатившей кареты. Хлопнула дверка, и в комнату вошла, почти вбежала, молодая женщина. Она назвалась Людмилой Михайловной Горевой. Она спросила:

- Какие были последние слова Матвеева?

- Людмила Михайловна, его последними словами, - отвечал Михаил, - была пословица: "На смерть, что на солнце, во все глаза не взглянешь".

- Внесите сюда цветы! - крикнула Горева, и двое ее детей - мальчик и девочка - внесли в комнату целый сноп великолепных цветов.

Ныне не много осталось стариков, помнящих удивительные минуты перелета Земли в туманность Андромеды. Один из них, Николай Андреевич Хлопонин, в принадлежащих его перу "Исторических очерках и воспоминаниях" так описывает свои впечатления об этом самом грандиозном космическом предприятии человечества.

"В тот день в N-ске, - пишет Хлопонин, - к двум часам дня Театральная площадь заполнилась народом. Толпа с замиранием сердца следила за солнечным диском. Точное время старта Земли не было известно. Его ждали с минуты на минуту. Я, тогда еще совсем малыш, сидел на цепях, окружавших памятник, расположенный у выхода Театральной площади к Приморскому бульвару.

Со мной был отец. Он объяснял мне что-то, чего я не поиима-л, про эффект Доплера, в силу которого солнечный свет, переместившись в инфракрасную часть спектра, станет невидимым, когда Земля двинется в путь. Я слушал отца, раскачиваясь на цепях памятника, как на качелях.

Вдруг мне показалось, что тень, отбрасываемая памятником, почернела и качнулась в сторону. Я поднял глаза и испугался.

Все, что было на площади, - люди, лошади, кареты, - все сделалось иссиня-черным. Люди, похожие теперь на негров, все до единого смотрели на солнце.

Я повернул голову и тоже стал смотреть на солнце. Оно больше не слепило глаза, превратившись в медленно плывущий по небу комок ярко-фиолетового пламени. Теперь оно было не круглым, а сильно вытянутым. Через минуту солнце стало синим, а еще через минуту ярко-зеленым (последовательно принимая все цвета спектра). Проплывая над городским театром, светило на мгновение снова стало золотым, потом оранжевым, потом вишнево-красным и наконец померкло.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел мириады ослепительных звезд, мчащихся по черному небу. Они скапливались неправильными пятнами в разных частях небосвода, образуя пересекающие небо арки, которые периодически рассыпались и перестраивались. Я почувствовал прохладу.

- Папа, скажи, папа, это все люди делают? - спросил я отца, и когда отец ответил мне утвердительно, я изумился могуществу человеческого рода.