Филип Фармер - Бессмысленная маска Страница 4

Раздался сигнал; переборки мигнули красным светом. Рамстан снял маску, сложил ее, сунул во внутренний карман куртки и вышел в коридор.

Высота коридора в два раза превосходила рост Рамстана, в сечении коридор был круглым и вел, изгибаясь, к центральной кают-компании для персонала третьего уровня. Пол был гладким и упругим.

Круглые и ромбовидные блестящие пластины чередовались по обеим сторонам коридора. Через неравномерные промежутки были расположены закрытые или открытые ирисовые диафрагмы. Свет внутри корабля был белым; Рамстан шел, не отбрасывая тени. Отблеск света на круге справа от него потускнел, а потом превратился в мозаику отдельных изображений главных рабочих отсеков корабля. Восемь секторов, разделенных тонкими черными линиями, составляли круг и передавали изображение трех отсеков мостика, поста главного инженера, командного орудийного поста, двух лабораторий и кабинета начальника медицинской службы.

— Отставить В-1, — произнес Рамстан, и мозаика погасла во вспышке света.

Раздался пронзительный свист. В ромбе на правой переборке появилось лицо лейтенант-коммодора Тенно.

— Приказаний нет, — прорычал Рамстан. — Отставить А-1.

Тенно исчез в ярком отблеске. В этом было одно из неудобств замены металла и пластика протоплазмой, кабелей — нервами, компьютеров — мозгами. Как собака, что виляет хвостом и ластится, выражая любовь и радость по поводу возвращения хозяина домой, так и «Аль-Бураг» был без меры рад видеть Рамстана после долгого (десятичасового) отсутствия.

Главный биоинженер, доктор Индра, работал над тем, как заставить «Аль-Бураг» вести себя более сдержанно. По крайней мере, доктор думал над этой проблемой. Или должен был думать. Рамстан наблюдал, как Индра сидит на полу, скрестив ноги, и не двигается, даже глаза не моргают, тощая рука протянута к переборке и прижимает к сенсорной пластине ментоскоп.

Рамстан шагнул из коридора в проход-подъемник.

В конце подъемника был проем, который, когда Рамстан приблизился к нему, стал люком в полу. Из люка появился серый диск. Рамстан встал на него, произнес:

— Один-три. С-с, — и подождал. В переборке открылась диафрагма, и диск нырнул в нее, неся Рамстана так плавно, что он едва чувствовал движение. Стены образовывали нечто вроде круглой шахты, диск поднимался в ней, и телесного цвета переборки поблескивали, а затем диск остановился с легким скрипом. Шахта над головой изогнулась, переборка позади повернулась, а остальная часть шахтного ствола превратилась в коридор.

Рамстан сошел с диска, прошел три шага туда, где шахта опять загибалась вниз, и стал ждать. Три секунды спустя переборка прямо перед ним разошлась в стороны, и он вошел в свою каюту. Это была маленькая комната, которая теперь, когда хозяин был дома, стала увеличиваться в размерах. Комната была полусферической формы, и единственной видимой мебелью в ней был стол, на котором стоял электронный микроскоп. На полу не было ничего, кроме молитвенного коврика в три квадратных метра, лежащего у переборки, в которой виднелась диафрагма. Шерстяной коврик, как предписывали каноны секты аль-Хизра, был темно-зеленого цвета, за исключением красной стрелки, вытканной на одном из углов. Это была кибла — знак, который должен указывать в сторону Мекки, когда верующий преклоняет колени на коврике. Здесь, конечно, не было никакой возможности определить, где находится Мекка. Это не имело значения для Рамстана. Он не молился с тех пор, как умер его отец. Он не знал, почему не оставил коврик на Земле, и даже не задавался таким вопросом — «почему?». Большую часть времени он просто не замечал этот коврик. И теперь, когда Рамстан посмотрел на него пристально, ему почудилось, что тот шевелится.

Одно из поверий секты гласило, что молитвенные коврики, будучи скатаны, раскатываются сами при приближении аль-Хизра Зеленого. А если не скатаны, то шевелят краями в знак его прихода.

Рамстан огляделся. «Я стал слишком нервным, — сказал он сам себе. — Этак мне и сам аль-Хизр привидится!»

Стены в комнате раньше были голыми и чуть мерцали желтым.

Теперь на них проявились фрески — воспроизведенные панелями корабля картины, нарисованные самим Рамстаном. По большей части это были геометрические абстракции, но на одной вполне убедительный Святой Георгий убивал дракона, а на другой Аладдин в ошеломлении созерцал появление джинна из лампы. Это были две самых недавних его работы. Он долго не мог преодолеть своих ранних предубеждений против изображения на картинах живых существ.

Хотя Рамстан и отказался от веры своих предков, он по-прежнему не ел свинины, избегал собак как нечистых животных и в туалете подтирался непременно левой рукой. Однако же запрет на алкоголь он сумел превозмочь.

Рамстан остановился перед Святым Георгием с драконом и произнес кодовую фразу. Переборка открылась, как будто дракон вдруг невероятно широко распахнул глаз. Внутри был большой шар, открытый с одного бока. Его содержимым были две пластиковые коробки, одна побольше, другая поменьше. Внутри меньшей хранились секретные записи в виде маленьких шариков, каждый в своей ячейке. В большей — то, из-за чего он приказал «Аль-Бурагу» так спешно оставить Толт и по которой толтийский корабль был теперь здесь.

Рамстан постоял, борясь с желанием открыть коробку и посмотреть на ее содержимое. Он вздохнул, чуть пожал плечами и скомандовал переборке закрыться. Он похлопал по стене, и она задрожала. «Аль-Бураг» наблюдал за ним и воспринял похлопывание как ласку со стороны хозяина. Где-то в темном отсеке корабля, где парил искусственный мозг, со временем появился узел нервных связей, не предусмотренный конструкторами. К контуру «повиновение» присоединились еще и «нежные чувства».

Рамстан повернулся и произнес другое кодовое слово.

Видеопластина в переборке напротив увеличилась до размеров экрана, и на нем стала прокручиваться запись того, что происходило в каюте с тех пор, как он вышел отсюда. Он просматривал запись, думая о других вещах: о тенолт, о Бранвен Дэвис, о бесплотном голосе в таверне.

Вдруг Рамстан резко вдохнул — звук был подобен скрежету клинка о точильный камень.

— Погоди! — закричал он. Запись продолжала прокручиваться. Он сказал: — Остановить! — и кадр замер. В одном углу его высветились цифры «10: 31 ST»: время съемки.

Рамстан тяжело вздохнул и произнес:

— Прокрутить назад, — а потом опять: — Остановить.

На экране была пустая каюта. Затем неожиданно в ней появилась фигура. Она не вошла через диафрагму; она попросту вынырнула ниоткуда, словно материализовавшийся призрак.