Александр Усовский - Переход хода Страница 4

— Витовт.

— Вот пусть со своими ребятами всех тех, кто в этой истории обозначился позитивно, найдет и подберет к ним ключики. Нам там сейчас люди нужны! Ведь когда люди в ситуации общей подлости и предательства, возведенного в ранг доблести, продолжают своей честью дорожить — то для таких людей вообще ничего нельзя жалеть! Если нужно кому-нибудь из тех, что за Пилота впрягся, чем-то помочь — квартирку там прикупить, кредит помочь выплатить, детишек в хороший университет пристроить — пусть твой Витовт в доску расшибётся, а сделает. Завтра эти люди нам сторицей отработают! Не всё ж России свои бывшие окраины всяким-разным брюссельским клоунам на откуп отдавать…. Придёт время — и мы их обратно попросим, для начала вежливо, ну а там — как получится…. На самого Пилота люди Витовта не выходили?

Левченко пожал плечами.

— Зачем? Его в Ленинградской академии гражданской авиации, ещё во времена доисторические, тамошние чекисты пытались отработать — бесполезно. Крепок духом оказался Пилот!

— Духом крепок, а должность свою просрал… — проворчал Калюжный.

Левченко развел руками.

— В такой ситуации кто хочешь пасанёт — тем более, Пилот парень странноватый, с принципами. Плюс к тому — честный до неприличия. А с той стороны, сами понимаете, народ прожжённый, ни в какое благородство играть не намеренный. Так что шансов у него изначально не было…

— Ясно. Ладно, с этим пока всё. Что Одиссей?

Левченко едва заметно пожал плечами.

— А что Одиссей? В панику не ударился, чего Загородний опасался. Внешне спокоен — хотя, как я понимаю, за Герду и детей сердчишко-то колотиться. Замысел операции я ему, понятное дело, не раскрывал, но кое-какие намёки сделал. Документы у него в порядке, многоразовые визы, болгарскую и румынскую, мы ему расстарались, так что с этим проблем у него не будет, тем более — паспорт подлинный, мы ему его на всякий случай ещё в позапрошлом году сделали, ежели бы он решил более Бондаренкой не быть. Так что парень наш начеку, ждёт боевую задачу.

Калюжный кивнул.

— Гут. Какие у тебя и у твоих гавриков есть соображения по этой самой боевой задаче?

Подполковник почесал затылок.

— Техническую часть мы с Гончаровым и Загородним вчерне сверстали…

Генерал спросил полуутвердительно:

— Но мучает вас отсутствие связей, налаженной сети, как я понимаю? То направление мы не отрабатывали, и людей надежных у нас там сегодня практически нет — я правильно понимаю твои сомнения, Левченко?

Подполковник кивнул.

— Так точно. Понимаете, Максим Владимирович, какие-то люди у нас там, конечно, есть, как не быть — но полагаться на них в такой ситуации я бы не стал. Информацию скинуть — они в состоянии, по мелочам посодействовать — могут, а вот ответственность за груз на себя взять — трижды подумают. И наши риски начинают зашкаливать…

Генерал кивнул.

— Ясно. Что предлагаешь?

— Гончаров считает, что для проведения операции в Стамбуле надо иметь резидента.

— И этим резидентом, как я понимаю, он видит себя? — Генерал улыбнулся.

Левченко чуть смущённо кивнул.

— Так точно. Он мне за эти три дня уже все уши об этом прожужжал.

Калюжный покачал головой.

— Ну, вот неймётся ему самолично с супостатом поединоборствовать… Аника-воин, понимаешь!

— Максим Владимирович, я полагаю, в этом предложении Гончарова есть резон. Одиссей будет осуществлять техническую сторону проекта, подполковник Гончаров — координировать его действия с болгарской и … азиатской составляющими операции.

Генерал подумал несколько минут, что-то набросал карандашом на листке бумаги — и ответил:

— Резон есть. Согласен. Как вы с Гончаровым в целом видите операцию — как я понимаю, общий контур вы уже набросали, раз наш Котовский рвётся по стамбульским базарам пошляться?

Левченко улыбнулся.

— Набросали. Думаем разделить всю операцию на три части — по возможности, не связанные друг с другом. Первый этап — доставка груза из Подольска до Варны. Второй — из Варны до Стамбула, третий — из Стамбула до… ну, в общем, до места.

Генерал почесал затылок.

— Не пойдет. Слишком просто — если вдумчиво покопаться, можно будет на первоначального поставщика выйти. А там — и на нас.

Левченко удивлённо вскинул брови.

— Две ж перегрузки!

Калюжный раздражённо махнул рукой.

— Не бузи, подполковник! Если я сказал — слишком просто, это означает — слишком просто. Тем более — есть тут одна коллегиальная идея. Мы тут её нашим генеральским колхозом — небольшим колхозом, не бойся, там всего два человека, я да Третьяков — обмозговали, и, при зрелом размышлении, считаю я её единственно разумным вариантом.

Левченко молча изобразил внимание.

— Значит, так. У Польши, какие из наших железок до сих пор на вооружении?

Левченко, наморщив лоб, начал медленно перечислять:

— Из противотанкового — "конкурсы", "фактории", "фаготы" старые. Из того, что стреляет вверх — "стрела два", "игла". Наверное, есть ещё в арсеналах совсем уж хлам, годов семидесятых, но это уже полный отстой.

Генерал удовлетворенно кивнул.

— Хорошо. Что у тебя в Подольске есть аутентичного, как сейчас модно говорить?

Подполковник почесал затылок.

— Ну, нового ничего нет. Из старых игрушек — "фаготы", штук сорок-пятьдесят… но они уже — каменный век, управляются по проводам, работают только в ясную погоду, дальность всего две тысячи, да и по бронепробиваемости…. В общем, слабоват комплекс для современного боя, особенно — боя противотанкового, хотя в восемьдесят первом в Ливане проявил себя очень даже недурно. Но ведь прошло уже двадцать лет…

— Это я не хуже тебя понимаю. Но ведь лупить из этих "фаготов" будут не по лобовухе "абрамсов", как ты понимаешь, а всё больше по бензовозам да разным "брэдли" да "хаммерам", какие наш "фагот" наскрозь прожжёт, и не закашляется — правильно?

Левченко молча кивнул.

— Вот, стало быть, для тамошнего театра эти трубки ещё очень даже ого-го! А самое главное, что с пусковой этих "фаготов" и "конкурсы" можно запускать, каких у грузополучателя вагон и маленькая тележка…. Стало быть, сотню "фаготов" вместе с пусковыми под польским флагом ты отгрузить в состоянии — правильно я понимаю?

— Так точно, сорок пусковых установок и восемьдесят контейнеров с ракетами к ним в сорока вьюках. На сто двадцать пусков.

Генерал покачал головой.

— Ну вот, стало быть, с этим всё ясно. Сколько всё это железо будет весить?

Подполковник почесал затылок.

— Пусковая с ракетой весит где-то двадцать три килограмма. Две ракеты в отдельном вьюке — ещё примерно двадцать семь. Итого полста килограмм.