Алексей Корепанов - Тени Марса Страница 4

Свен Торнссон, потомок викингов и уроженец Восточного побережья, куда в седые времена плавали его воинственные пращуры, еще с середины девяностых годов прошлого века участвовал в разработке пилотируемых спускаемых аппаратов, предназначенных именно для посадки на Марс, хотя было ему всего тридцать пять лет. Он не сомневался в том, что именно ему предназначено пилотировать спускаемый модуль в Первой марсианской экспедиции, однако претендентов на эту роль оказалось более чем достаточно, и ему пришлось изрядно попотеть, утверждая свой приоритет. Свен выглядел как настоящий викинг — он был высок, широкоплеч, светловолос, обладал завидной реакцией и не менее завидным хладнокровием, женой пока не обзавелся и не собирался, по его словам, менять статус холостяка в обозримом будущем. Несмотря на это, дефицита женского внимания он не испытывал и то и дело менял подруг.

Пятый член экипажа «Арго», многопрофильный инженер, «мультиинженер», Леопольд Каталински, в отличие от пилота, за свои тридцать шесть лет успел трижды жениться и трижды развестись и ни в одном браке не нажить сына или дочь. Этот невысокий лысеющий крепыш с постоянно блестящими черными «итальянскими» глазами и кустистыми бровями слыл универсалом уже не первый год, его ценили, потакали всем его капризам, но какая-то врожденная неудовлетворенность заставляла его одну за другой менять компании, обслуживающие Национальное аэрокосмическое агентство. Несмотря на все профессиональные достоинства, его кандидатура долго находилась под вопросом, потому что инженер-универсал был довольно вспыльчив, имел привычку вдрызг разругаться с кем угодно из-за сущего пустяка — и это, конечно же, могло крайне негативно повлиять на психологический климат в коллективе Первой марсианской экспедиции. Однако Леопольду Каталински очень хотелось побывать на Марсе — не в последнюю очередь из-за неслыханного вознаграждения, ожидающего всех участников миссии в случае успешного выполнения основной задачи, — поэтому он, не раздумывая ни мгновения, согласился пройти длительный курс психокоррекции. Целая команда психологов потрудилась на славу, и скверные черты характера Леопольда Каталински больше как будто бы не давали о себе знать. Психологи заверили руководителей полета, что это надолго — если не навсегда.

Уже во время подготовки на базе в южной части Юты Алекс Батлер полушутя предложил коллегам выбрать себе имена из имен тех легендарных героев, которые, согласно мифам, некогда пустились в долгий путь к берегам Колхиды на легком «Арго», названном так в честь искусного Арга, строителя дивного корабля. Себя ареолог возжелал именовать Орфеем — у фракийского певца была золотая семиструнная кифара, у Алекса — гитара, — инструменты, в принципе, родственные. Правда, заметил ареолог, если Орфей своим пением и музыкой заставлял танцевать даже камни и зачаровывал животных и растения, не говоря уже о людях, то когда играл и пел он, Алекс, его поддерживала лаем только соседская собака, да и то не совсем ясно, был ли этот лай как-то связан с его музицированием и вокалом.

Командиру Эдварду Маклайну, несомненно, подходило только одно имя — Ясон (ареолог не знал, что Флоренс Рок еще до его предложения мысленно называла командира именно так).

Сложнее оказалось с Леопольдом Каталински. Он перебирал в электронной энциклопедии и отвергал одно имя за другим, пока, наконец, с большим сомнением не остановился на имени одного из сыновей бога северного ветра Борея — аргонавта Зета. (В экспедиции за золотым руном участвовал и его брат Калаид.) Инженер-универсал мотивировал свой выбор тем, что родился в Форт-Нормане, на севере Канады, куда судьба когда-то занесла его предков, поляков-переселенцев, — там частенько гуляли холодные ветры.

Свен Торнссон к идее с аргонавтами отнесся отрицательно, заявив, что если уж брать чье-то имя, то не каких-то там древнегреческих авантюристов, а славного Тора Громовика, старинного скандинавского бога, сильного одинокого воина, разящего врагов своим единственным оружием — громадным молотом. «Вот он, мой молот! — Свен продемонстрировал свой внушительный кулачище. — В молодые годы он меня никогда не подводил, да и сейчас проломит череп любому марсианскому чудовищу. Он — Тор, я — Торнссон, улавливаете?» А вообще, добавил пилот, его еще в университете называли выразительно и солидно: Столб.

И не нашлось имени для Флоренс Рок, потому что на борту «Арго» до прибытия в царство Ээта не было женщин; Медея, дочь царя страны Эа — Колхиды, оказалась на корабле только на обратном пути, но называться Медеей нанотехнолог не желала. (А Леопольд Каталински как-то раз в своей обычной манере пробурчал, что женщина на корабле — это не к добру. Даже если этот корабль — космический.)

Идея Алекса как-то сама собой заглохла, однако название их космического корабля все-таки вольно или невольно напоминало им о героях Эллады. Только У аргонавтов из древнегреческих мифов был не такой далекий путь, в который пустились они, новые аргонавты, путешественники двадцать первого века...

Как-то в один из дней подготовки на базе специалисты НАСА привезли для ознакомления новый «черный ящик», предназначенный для установки на борту «Арго». Официально он именовался «break-up recorder» — «регистратор крушения». Этот сверхпрочный конический аппарат выполнял те же функции, что и «черные ящики» самолетов, и, в случае катастрофы, мог с помощью радиокоманд из Центра управления полетом вернуться на Землю.

Вечером, за ужином, в присутствии тех же представителей Национального аэрокосмического агентства, Алекс Батлер позволил себе не очень удачное высказывание.

«Этот регистратор очень нужная штука, — задумчиво произнес он, обводя пасмурным взглядом присутствующих. — Зафиксирует, в случае чего, наши предсмертные вопли. Знаете, чем закончилась та история с аргонавтами? Ясона через много лет прибил насмерть брус развалившегося от ветхости „Арго", и никто так и не узнал, где он припрятал золотое руно...»

Прозвучало это довольно зловеще, за столом воцарилась напряженная тишина, а Алекс Батлер, невнятно извинившись, ушел в свою комнату и забренчал там на гитаре... Видимо, что-то на него накатило, как накатывало временами и на других членов экипажа.

Впрочем, бдящие день и ночь психологи из персонала базы считали это явление вполне объяснимым и устранимым. Психика будущих астронавтов, перестраиваясь, нет-нет да и позволяла себе подобные взбрыки, ведь речь шла о длительном полете за миллионы миль от привычного земного мира. Те, кто совершал полеты по околоземной орбите, экипажи шаттлов и орбитальных станций, видели родную планету совсем близко, буквально у себя под ногами; участников «лунной программы» сопровождал в их рейсах на «Аполлонах» к красавице Селене большой голубой диск Земли с ясно различимыми океанами и континентами. Для тех же, кто собирался на Марс, Земля превратится в звезду, одну из многих, сияющих в черной бездне космоса. Пусть крупную, пусть яркую, но — звезду. Далекую звезду. И единственной тонкой нитью, соединяющей корабль с третьей планетой, станет радиосвязь. И больше — ничего. К такой мысли нужно было привыкнуть, сжиться, смириться с ней — а для этого требовались время и кропотливая каждодневная работа психологов.