Аврам Дэвидсон - ФАТА-МОРГАНА 7 (Фантастические рассказы и повести) Страница 4

Гордон Диксон

СТАЛЬНОЙ БРАТ

— …Человек, рожденный женою, кратковремен и пресыщен печалями, как цветок; он выходит и опадает, убегает, как тень, и не останавливается…[1]

Голос капеллана, нараспев читающего слова заупокойной службы у временного аналоя, установленного прямо внутри прозрачной стены под куполом места посадки, был пронзителен и отчетлив в разреженном воздухе. Через двойные поверхности купола и пластмассового покрытия похоронной ракеты, одетый в черную форму личный состав мог видеть тело погибшего Теда Вашкевица, удобно лежащего на спине под углом 45 градусов, покоящегося в смерти, совершенно воскового от бальзамирования и неподвижного. Глаза его были закрыты, резкие тяжелые черты лица все еще хранили выражение беспечности, как будто смерть была незначительным происшествием, от которого было можно легко избавиться; военная звезда была единственным ярким пятном на черной форме.

— Аминь.

Ответом был глубокий гул голосов людей, похожий на звук органа. В первом ряду кадетов с трудом двигались губы кадета Томаса Джордана, его голос механически присоединялся к их хору. Это был момент его триумфа, но, несмотря на это, вернулся старый, старый страх, давнее чувство одиночества, потери и ужаса от собственной неполноценности.

Он стоял в напряженном внимании, глядя прямо перед собой, стараясь погрузиться в единодушие своих товарищей, заглушить голос капеллана и воспоминания, которые он будил, о враждебном рейде на беззащитный город, о доме, о погибших родителях. Он вспомнил заупокойную службу над руинами города. Его подобрало правительственное агентство — его, десятилетнего мальчика, — и заботилось о нем, учило его до нынешнего дня, но не могло дать ему того, чем владели остальные вокруг пего по естественному праву мужества тех, кто воспитывался в безопасности.

С того дня он был одинок и мучился от страха. Не тронутый бомбой или миной, он был покалечен в душе. Он сам видел врага и с криком бежал от этой космической банды. И что после этого могло вернуть Томасу Джордану его душу?

Но он стоял, полный внимания, как и положено часовому, он был солдатом, и это был его дом.

Голос капеллана прервался. Он закрыл молитвенник на аналое. Его место занял капитан тренировочного корабля.

— В соответствии с обычаями Пограничных сил, — твердо заявил он, — я предаю ныне останки коменданта первого класса Теодора Вашкевица покою во времени и космосе.

Он нажал на кнопку в аналое. За куполом из хвоста похоронной ракеты расцвело белое пламя, нагревая на некоторое время каменный астероид до белизны. На мгновение ракета зависла, извергая пламя. Она поднималась, сначала медленно, потом быстро, рисуя огненную дорожку до тех пор, пока очень немногие люди могли разглядеть ее, и исчезла в неожиданно бесшумном взрыве ослепительного света.

Первые ряды вокруг Джордана расслабились. Не каким-то физическим движением, но с видимым ослаблением нервного напряжения они перешли к более прозаическому завершению церемонии. Расслабление дошло даже до капитана, поскольку он повернулся с ослабленной выправкой и сказал, обращаясь к рядам кадетов:

— Кадет Томас Джордан. Вперед и в центр.

Команда ударила Джордана ледяной дрожью. Пока шла заупокойная служба, среди своих товарищей он имел защиту анонимности. Теперь голос капитана был ножом, который отрезал его, окончательно и безвозвратно, от единственной защиты, которую он знал, оставил его нагим и уязвимым. Его охватило бесчувствие отчаяния. Рефлексы взяли вверх, он двигался, как робот. Один шаг вперед, гладя прямо перед собой, к концу ряда молчаливых людей, налево, три шага вперед. Остановился. Салют.

— Докладывает кадет Томас Джордан, сэр.

— Кадет Томас Джордан, сим назначаю вас комендантом этого пограничного поста. Вы будете управлять им, пока вас не освободят. Ни при каких условиях вы не вступите в контакт с врагами и не позволите никакому существу или кораблю пройти через ваш сектор пространства с наружной стороны.

— Да, сэр.

— Принимая во внимание обязанности и ответственность, налагаемые управлением постом, вы получаете звание коменданта третьего класса.

— Благодарю, сэр.

Капитан поднял с аналоя шлем с серебряной проволочной сеткой и надел ему на голову. Она соединилась со специальными электродами, уже вживленными в его череп, хваткой, от которой через череп прошел звон. В течение секунды пелена света мерцала перед его глазами, и ему казалось, что он чувствует вес банков памяти, уже давящих на его сознание. Потом мерцание и давление исчезли, чтобы показать ему капитана, протягивающего руку.

— Поздравляю, комендант.

— Благодарю, сэр.

Они обменялись рукопожатиями, рукопожатие капитана было быстрым, нервным и поверхностным. Он сделал резкий шаг назад и перенес свое внимание на второго по команде офицера.

— Лейтенант! Распустите строй!

Все было кончено. Новое служебное положение замкнулось вокруг Джордана, запечатывая страх и одиночество внутри него. Не слушая крикливые команды, которые больше не имели к нему отношения, он повернулся на каблуках и стремительно зашагал, чтобы занять свой пост у выдвинутого порта тренировочного корабля. Он стоял официально в позе «смирно», ощущая бремя своей новой власти как тяжелый плащ на слабых плечах. В один миг он стал старшим из присутствующих офицеров. Офицеры — даже капитаны — номинально находились под его властью до тех пор, пока их корабль оставался на поверхности его поста. Так он неподвижно стоял по стойке «смирно», и даже самая слабая дрожь его внутреннего трепета не появилась, чтобы предательски сотрясти его тело.

Они подходили к нему свободной, темной массой, которая превращалась в отдельные ряды на дистанции салюта. По одиночке они проходили мимо и поднимались по лестнице в порт, и каждый отдавал ему салют. Он отвечал им салютом резко, механически, отгородясь от тех, кто были его товарищами на протяжении шести лет, барьером своего нового положения. Это был момент, когда улыбка или непринужденное рукопожатие могло бы многое значить. Но протокол отобрал у него право на фамильярность. Мимо него теперь медленно проходили ряды незнакомцев в черной форме. Его положение было уже определено, а их еще нет. Между ними не было теперь ничего общего.

Последний человек поднялся по лестнице мимо него и исчез из виду в черном отверстии выступающего порта. Тяжелый стальной люк медленно задвинулся позади него. Он повернулся и направился к непривычной, но хорошо известной контрольной панели в главном контрольном зале Поста. На экране связи накалился красный огонек. Он повернул рубильник и заговорил в микрофон на панели.