Рэй Брэдбери - Возвращение Страница 4

— Но теперь он готов, да, Сеси?

Расслабленные в мирном сне губы Сеси вытягиваются.

— Да-да. Сварился. — Рот шевелится, медленно выдавливая слова. В остальном Сеси неподвижна. Только дергаются губы, когда она отвечает. — Представляешь себе, Тимоти, крышу экипажа «сарри»? Вот так на эти мелкие воды, окруженные горами, ложится ночь. Солнце отступает, расстилая за собой темный покров. Я сижу в голове этой женщины и смотрю через маленькие дырочки у нее в черепе. Я не знаю даже ее имени, я слушаю тишину. Волны не набегают на берег, озеро так недвижно, что становится страшно. Я безмятежно вдыхаю его соленый запах. В небе, где зажглись первые звезды, пролетает несколько бомбардировщиков и истребителей. Они похожи на птеродактилей с громадными крыльями. Поодаль, в трясине, виден железный хребет парового экскаватора — бронтозавр, застывшая картина из металла, наблюдает снизу полет алюминиевых рептилий. И я слежу за этими доисторическими сценами, ощущаю запах доисторической кухни. До чего же тут тихо, до чего спокойно…

— Надолго ты в ней останешься, Сеси?

— Пока не надоест слушать, смотреть, чувствовать. Пока не изменю так или иначе ее жизнь. Жить в ней — это что-то особое. Ее долина и бревенчатый домик — это первобытный мир. На западе, севере, юге высятся черные горы, меж ними заключена громадная мрачная долина. Вдоль озера бегут две дороги с бетонным покрытием, окрестность опустошила война. Раз в полчаса мимо проезжает машина, вижу свет ее фар. Но за нею ковчег закрывается. Я сижу на веранде весь день, наблюдаю, как на закате из-под деревьев выползают тени, сливаются воедино в сплошную необъятную ночь. Жду мужа, он должен вернуться из города. Озеро омывает берег, соленое и бесшумное. Изредка, бывает, выпрыгнет рыба, блеснет чешуей и снова под воду. Долина, озеро, редкие автомобили, веранда, моя качалка, я сама, тишина.

— А теперь, Сеси?

— Я встаю.

— Правда?

— Схожу с веранды, иду к грязевому котлу. Снова пролетают самолеты, пропеллеры вспарывают тишину. Шум раздирает мне уши.

— А теперь?

— Теперь я иду по дощатой дорожке к тому месту, откуда до войны туристы следили обычно за серыми пузырьками. Доски под ногами постукивают — тук-тук.

— Теперь?

— Теперь меня всю окутало серными парами. Скопления пузырьков всплывают, лопаются, растекаются. Над головой с жалобным криком пролетает птица. И вот я в ней, в этой птице! Я улетаю! И в полете, сквозь новые гляделки-бусинки, вижу: женщина внизу, на дощатой дорожке, делает шаг, другой, третий к грязевому котлу! Звук такой, словно в расплавленную глубину свалился тяжелый камень! Но мне нет дела до этого звука, я лечу. Описываю круг. А когда возвращаюсь, вижу белую руку — дергаясь, как паук, она исчезает в луже серой лавы. И лава смыкается над нею… Теперь я лечу домой, лечу как молния!

Что-то громко забарабанило в стекло. Сеси распахнула глаза — широко, восторженно, счастливо, радостно.

— Теперь я дома! — объявила она.

Не поднимая головы с подушки, Сеси обвела взглядом комнату. И наконец заметила Тимоти.

— Ну, как там Возвращение? — спросила она.

— Все собрались.

— Тогда почему ты наверху? — Сеси взяла брата за руку. — А? — Ее губы тронула лукавая улыбка. — Хорошо, проси. Ну, выкладывай, ради чего пришел.

— Да я не собирался ни о чем просить. Ну, почти ни о чем. Ну ладно, Сеси! — Слова полились из него долгим стремительным потоком. — Мне хотелось сотворить на вечеринке что-нибудь эдакое, чтобы на меня обратили внимание, чтобы им угодить, чтобы сблизиться с ними, но ничего не придумывается. Настроение у меня неважнецкое, и я подумал, что ты могла бы…

— Могла бы. — С едва заметной, обращенной внутрь улыбкой Сеси закрыла глаза. — Выпрямись и стой смирно.

Тимоти повиновался.

— А теперь закрой глаза и ни о чем не думай.

Он стоял по стойке «смирно» и ни о чем не думал или, во всяком случае, думал, что ни о чем не думает, а это почти то же самое.

Сеси вздохнула.

— Теперь пойдем вниз, Тимоти?

Как рука в перчатке, Сеси была внутри его.

— Смотрите все!

Тимоти поднял хрустальный бокал с теплым красным вином — вином, что процежено через вены, разогнано мускулами сердца, прокачано сквозь мыслящий мозг.

Он поднял бокал таким движением, что все, кто был в доме, на него обернулись. Тетки, дяди, братья, сестры, двоюродные, родные!

И опрокинул в себя вино.

Махнул рукой сестре Лоре. Не отпуская ее взгляда, зашептал что-то тихим голосом — она слушала молча, застыв на месте. Шагнув к ней, Тимоти ощутил себя великаном, ростом с дерево. Водоворот веселья замедлился. Со всех сторон к нему были обращены настороженные глаза. Из всех дверей смотрели лица. Никто не смеялся. Мать удивленно подняла брови. Отец был поражен, но приятно; он все больше преисполнялся гордости.

Подойдя со спины, Тимоти взял руки Лоры, она не сопротивлялась, глаза ее остекленели. Под шепот он осторожно отвел назад ее голову, потянулся к длинной белой шее.

Тихонько куснул в шейную вену.

Огоньки свечей пьяно шатнулись. По крыше разгуливал ветер. Родственники смотрели, перемещались в тени, снова смотрели.

Тимоти отпустил Лору, запихнул себе в рот поганку, проглотил. А когда подействовало, забегал, молотя себя руками по бокам.

— Гляди, дядя Эйнар! Я наконец полечу!

Хоп-хоп — ходили его руки. Хоп-хоп — подпрыгивали ноги! Лица гостей так и мелькали вокруг!

На вершине лестницы, сам не помня, как там очутился, Тимоти услышал мать, окликавшую его снизу: «Стой, Тимоти!»

«Эге-гей!» — закричал Тимоти и, взмахивая руками, прыгнул в лестничный пролет.

На полпути вниз крылья, ему пригрезившиеся, растворились в воздухе. Он вскрикнул.

Его поймал дядя Эйнар.

Попав к нему в объятия, Тимоти продолжал по инерции махать руками. Изо рта незвано-непрошено полетели чужие слова.

— Я Сеси! Я Сеси! — объявил резкий голос. — Сеси! Милости прошу ко мне! Наверх, первая комната налево!

Слова заключил раскат хохота. Напрягая язык и губы, Тимоти старался его оборвать.

Все засмеялись. Эйнар поставил Тимоти на пол. Поток родни устремился наверх, поздравлять Сеси, Тимоти же, проложив себе путь в заполненной толпою темноте, распахнул ногой парадную дверь. Сзади послышался встревоженный оклик матери.

Бац! На холодную землю шлепнулся его обед.

— Ненавижу тебя, Сеси, чтоб тебе провалиться!

В глубокой тени сарая Тимоти заходился плачем и колотил кулаками по пахучему сену. Потом он затих. Из кармана блузы, где лежало безопасное убежище — спичечный коробок, выбрался паук. Пустился в путь по руке Тимоти. Обследовал шею, добрался до уха, залез туда и стал щекотать.