Владимир Ильин - Слабость притяжения Страница 4

«Не дави на жалость, профессор. Каждому свое. И то, что ты решил стать фанатиком, — твое дело. А я так жить не хочу, понимаешь? Разве я не имею права жить, как все нормальные люди?»

«Имеешь… конечно, имеешь… Только ты вот о чем подумай… Сейчас у тебя на первом плане стоит семья и всё, что с ней связано… Больной ребенок… А что ты будешь делать, если у тебя ничего от этого не останется? Чем, кстати, болен твой сынишка?»

«Врачи говорят — бронхиальная астма…»

«Тогда могу тебя огорчить, Лёша… Бронхиальная астма неизлечима. А это значит, что тебе всю жизнь придется с ним мучиться…»

«Ну и гад же ты, Кулагин! Заткнись, и чтоб я больше тебя не слышал!..»

«Извини, что я так прямо, в лоб… Но, по-моему, я имею право…»

«А вот хрен тебе, профессор!.. Никакого права ты не имеешь!.. И знаешь что? Я буду только рад, когда ты сдохнешь и наконец отвяжешься от меня!»

«Алексей…»

«Я всё сказал! А теперь — проваливай! Убирайся ко всем чертям!.. Я не хочу тебя больше слышать!»

Через пять лет от Сивякова ушла жена, обвинив супруга в том, что ни ребенком, ни семьей он не занимается вообще. И жизнь его окончательно рухнула, как здание, в конструкции которого была изначальная ошибка.

Алексей стал пить, и его уволили с работы.

За считаные месяцы он превратился в типичного алкаша с землистым лицом и трясущимися руками, ежедневно проводящего время в компаниях собутыльников и бомжей.

Про формулу Кулагина он теперь вспоминал только в состоянии сильного подпития. Обводя своих дружков мутным взглядом, он принимался рассказывать, при каких странных обстоятельствах ему удалось заполучить эту формулу. Собутыльники Алексею, конечно же, не верили и гоготали над ним.

Потом была драка в пьяном угаре, которой сам Алексей не помнил. Лишь от следователя он узнал, что покалечил человека.

Суд приговорил Сивякова к шести годам лишения свободы, но освободился он досрочно.

Выйдя из тюрьмы, Алексей первым делом поехал в Москву. Ему удалось найти клинику, в которой почти два года пролежал в коме, не приходя в сознание, Андрей Анатольевич Кулагин. Медсестра, которая тогда ухаживала за ученым, поведала Алексею, что, хотя надежд на спасение этого больного у врачей уже не оставалось, они вынуждены были поддерживать в его теле жизнь с помощью специальной аппаратуры, потому что энцефалограф до последнего дня регистрировал бурную деятельность мозга Кулагина. И только когда эта активность прекратилась (причем как-то резко, словно что-то ударило ученого по голове), врачебная комиссия приняла решение об отключении системы жизнеобеспечения. «Он и так каким-то чудом прожил больше, чем обычно бывает при таких травмах», — добавила медсестра. И Алексей, не выдержав ее взгляда, в котором ему почудился некий упрек, опустил голову…

А Дерковского Сивяков так и не нашел.

Зато ему удалось побывать в Институте физики Академии наук, где после неоднократных попыток его принял какой-то очкастый дядька с авторитетным пузом. Листки, на которых Алексей когда-то записал формулу, давно уже были им утеряны, но в свое время он заучил ее наизусть и теперь помнил, как человек, затвердивший до автоматизма в детстве какой-нибудь стишок, способен помнить его до самой смерти.

Очкастый долго вертел в руках листы бумаги, на которых Алексей воспроизвел по памяти формулу Кулагина, а потом хмыкнул и сообщил опешившему Сивякову, что предложенный им метод, конечно, довольно оригинален и даже остроумен, но, к сожалению, явно несостоятелен.

Потому что вот тут и тут (взяв красный фломастер, очкастый, словно школьный учитель, проверяющий контрольную работу двоечника, подчеркнул нужные места в тексте) допущены ошибки, ставящие под сомнение конечный результат.

Алексей не поверил ему.

Он почему-то никогда не сомневался в том, что Кулагин действительно сделал открытие. Не мог же человек, потративший всю жизнь на решение проблемы, так заблуждаться!..

— А эти ошибки можно как-то исправить? — вслух спросил он очкастого.

Тот опять хмыкнул и небрежным жестом вернул листки Алексею.

— Дело в том, что современная наука пришла к окончательному выводу: антигравитация в земных условиях недостижима, по крайней мере чисто практически. И поэтому ваш интерес к этой проблеме, конечно, похвален, но не более, чем попытки создать очередной вечный двигатель.

Потом он с любопытством оглядел Алексея поверх очков и осведомился:

— А вы проштудировали весь курс квантовой физики, прежде чем выдвинуть свою гипотезу?

Алексей бережно сложил листки и спрятал их во внутренний карман куртки.

— Пойду я, — сказал он. — Извиняюсь за беспокойство…

Через полгода Алексей опять загремел на зону — на сей раз за вооруженный грабеж.

Потом были еще «ходки»…

В сорок семь лет там же, в зоне, его покалечили так, что он оказался на больничной койке.

«Антигравитация… Антигравитация… Антигравитация!..»

«Это еще что такое?.. С чего вдруг меня зациклило на этом слове?»

«Ну, наконец-то ты меня услышал!..»

«Что за чертовщина!.. Ты кто такой?»

«Долго объяснять, братан… Лучше хватай бумагу и ручку и пиши, что я тебе буду диктовать!»

«А с какой стати я должен что-то писать? Мне сейчас некогда заниматься всякой ерундой!»

«Не будь идиотом. И не спорь со мной. Просто брось всё и пиши!»

«Да какое право ты имеешь мне приказывать?»

«Поверь, братан, имею. Я не знаю, кто ты и какой фигней там занимаешься, но я знаю одно: тебе выпало взвалить на свои плечи ту ношу, с которой я жил почти всю жизнь. Теперь это твой долг, братан!»

«Долг? Какой еще долг? Я никому ничего не должен!»

«Ошибаешься, дружок. Ты родился и живешь на Земле. И хотя бы поэтому за тобой должок перед человечеством… И заруби себе на носу: пока я жив, я от тебя не отстану. И не будет тебе ни сна, ни спокойной жизни, пока ты не исполнишь мой наказ… Клянусь: век воли не видать! Ну так что, готов писать?»