Зиновий Юрьев - Смертельное бессмертие Страница 4

Так сон это был или не сон? Я вдруг испугался, что начисто забыл комбинацию, которая мне приснилась. Конечно, я знал, что порой ученые, долго и безуспешно работавшие над какой-то проблемой, наталкивались на решение во сне. Взять хотя бы хрестоматийные примеры с периодической таблицей Менделеева или бензольным кольцом химика Кекуле.

Но мало ли что человеку может присниться?! Сновидения — столь же таинственная материя, как и душа. С доктором Фрейдом, который не очень убедительно пытался нащупать их закономерности, или без него. И все-таки, все-таки почему-то я был уверен, что в моих руках был долгожданный код.

Я не мог терпеть. Какой-то дьявольский зуд погнал меня в институт, и уже через час я вытащил за хвост первую мышку из клетки и начал работать, в точности следуя коду, помечая каждую обработанную мышку мазком пикриновой кислоты на спинке и двумя вырезами на ушках.

Самое страшное было то, что теперь мне предстояло набраться терпения и ждать. Дело в том, что лабораторная мышка вовсе не какая-нибудь дрозофила с ее эфемерным веком — живет все-таки целых два года. Если проделанные мною операции бессмысленны, через два года, а то и раньше, мышки, как им и положено, состарятся и умрут. А если не умрут через два года, а будут продолжать копошиться в своих клетках, это будет значить, что код бессмертия взломан и что я, шестидесятидвухлетний кандидат биологических наук Александр Владимирович Сапрыгин, сделал, возможно, самое выдающееся открытие в истории человечества. Именно так. Не более и не менее. Почему у меня не было сомнений? Не знаю. Три с половиной года я прожил словно в каком-то трансе: делал все, как обычно, вставал, плелся в институт, машинально ел, когда раз, когда два в день, работал. Вернее, делал вид, что работаю, а в основном наблюдал за своими мышками. Смотрел на них часами, вытаскивал за хвостики и только что не целовал их. Мне казалось, что одна из мышек, я назвал ее Борисом Николаевичем (именем многолетнего недруга — замдиректора института), даже начала узнавать меня. Когда в комнате никого не было, я начинал день с приветствия: “Здравствуйте, Борис Николаевич, — говорил я вежливо и почему-то всегда на “вы”, — как вы себя чувствуете?”

Нужно было ждать, хотя нетерпение буквально сжигало меня. Я проклинал часы и календари, которые словно издевались надо мной и тормозили течение времени с дьявольским упорством.

Лиза все чаще бросала на меня странные взгляды, и я догадывался, что она должна была думать: старик, похоже, не совсем в себе. Может быть, даже переживала из-за меня, моя бедная Лиза. А может, и не переживала, а наоборот, испытывала некоторое удовлетворение. Человек, который отверг счастье, предложенное ею, другого, надо думать, и не заслуживает.

И вот настал второй решающий день в моей жизни. И опять с большой буквы: Второй Решающий. Я остался один в лаборатории. Прошло три года и пять с половиной месяцев с момента операции. Конечно, уже год как я видел, что опыт блестяще удался. Все мышки одного помета, которым операцию я не делал, давно уже умерли одна за другой. Бессмертные же, — как я их мысленно называл, — остались живы, веселы и полны сил.

Строго говоря, сам факт, что после трех с половиной лет мышки остались живы и здоровы, очевиден, очевиден был и годом ранее, но с маниакальным мазохистским упорством я все заставлял себя ждать и ждать, чтобы исчезли последние сомнения. А может, подсознательно я страшился того, что сделал, и оттягивал момент истины. Подсознание ведь ох как хитро и к логике интеллекта относится довольно презрительно.

В тот день я решил вскрыть одну из мышек и самым внимательнейшим образом осмотрел внутренности трупика ей можно было дать от силы полгода, в переводе на человеческую жизнь лет восемнадцать. А ей, также в переводе на человеческую жизнь, исполнилось лет сто тридцать.

Генный аппарат человека и мыши процентов на девяносто девять совпадает. Природа — довольно скупая и рачительная хозяйка и однажды найденными и успешно работающими механизмами не разбрасывается. К тому же три с лишним года назад я проделал операцию по изменению своего генетического кода. За это время прибавилось выносливости, и одышка куда-то исчезла, и даже давно забытые эротические сны стали иногда посещать меня.

Так что, уважаемый Александр Владимирович, сказал я себе, никуда вам от этого не деться — вы перевернули мир. Только и всего.

Я снова с предельной четкостью увидел мысленно человека в шляпе, который тремя с половиной годами раньше явился мне в сквере на Второй Песчаной и дал мне код бессмертия. Кем он все-таки был, странным фантомом, порожденным моим спящим усталым умом, или… Или кем? Ангелом? Скорее уж в таком случае дьяволом Сатаной, Вельзевулом или как там его зовут. Потому что я уже смутно чувствовал всю чудовищную взрывоопасность взломанного кода.

3

Нужно привести мысли и чувства хоть в какой-нибудь порядок, попытаться обдумать, чем грозит людям этот джинн, который рвался из бутылки — точнее, моей головы.

Я лег на диван и стал думать. А почему, собственно, я решил, что бессмертие или, на худой конец, основательное продление жизни столь опасно? Люди смогут жить вечно, если, конечно, не попадут под машины, не уничтожат друг друга в войнах или не решат, что с них довольно. Что изменится?

Ну, прежде всего, само мироощущение, которое мне сейчас даже трудно представить. Наш духовный склад создавался миллионы лет, с тех пор, как в наших далеких косматых пращурах вспыхнули первые проблески самосознания. И всегда в нем присутствовала мысль о неизбежном конце. Можно было думать о смерти или не думать, все равно она всегда была рядом и всегда терпеливо поджидала своего часа, когда подходила, чтобы коротко взмахнуть косой и перерезать тоненькую ниточку бытия. Смерть была так же неизбежна, как восход и заход солнца. Как же я могу, валяясь на своем продавленном диване в давно нуждающейся в ремонте двухкомнатной квартирке на Второй Песчаной улице, ответить на вопрос: каким станет человек бессмертный? Это каким же нелепым самомнением нужно обладать! Бессмертие уравнивает нас со Всевышним, а мы к этой роли просто не готовы.

Зато я знал другое Бессмертие всегда оставалось недостижимой мечтой. И вдруг оказывается, что оно есть. Всем ли это будет доступно? Или избранным? И если только избранным, кто будет решать, кто именно избранный? Самые богатые? Самые могущественные? Самые мудрые? Которые, естественно, тут же постараются сделать так, чтобы простые люди остались простыми смертными, потому что избранные потому и избранные, что не походят на остальных. И потому что на всех места на нашей маленькой планете все равно не хватит. И человечество разделится тогда на две расы вечных и смертных. Не нужно обладать большой фантазией, чтобы представить себе войны и революции, которые начнут сотрясать мир, пока не расколют его.