Владимир Осинский - Маяк над Дельфиньем Страница 4

Перед рассветом мальчик вышел из ворот лесной школы. Он спустился с холма, на котором она стояла, легко ступая по белому снегу, дошел до, старого поваленного дерева, постоял над ним с минуту, потом нагнулся, что-то положил в ямку под ствол, выпрямился, постоял так еще немного и решительно зашагал к мостику, к поляне, где росли тополя и стоял большой добротный дом, окруженный маленькими строениями-свинарником, крольчатником, курятником и еще чем-то.

Люк космического корабля сам открылся перед ним и мягко задвинулся, когда мальчик вошел. Он сел в кресло пилота, откинулся на его спинку (она тотчас чутко и послушно подвинулась так, чтобы ему было удобно), закрыл глаза и замер в неподвижности.

Потом, медленно подняв тонкую руку, обтянутую серебристой тканью космического комбинезона, он протянул ее к панели и мягко нажал на клавишу.

Послышался тонкий и очень, очень высокий звук - его мог услышать только мальчик. Все, кто спал в поселке, а спали все, кроме одной девочки, ощутили несильный плавный толчок-будто вздохнула Земля. Но никто не проснулся.

Девочка, которая не спала, вскочила с постели и бросилась к окну. Высоко в морозном голубом небе первого утра Нового года мелькнула едва заметная голубая полоса-чуть ярче и светлее голубизны рассветного неба,- и все стало, как прежде.

Примерно к полудню жители поселка, пробудившиеся, наконец, после долгой и утомительной праздничной ночи, вышли из своих домов, чтобы прогуляться по улицам, залитым морозным солнцем. Вскоре они услышали брань и крики и поспешили к большому нарядному дому под тополями, откуда доносился весь этот шум.

Новый житель поселка показывал ва поваленную дюралевую мачту телевизионной антенны и командирским голосом кричал, что он этого так не оставит, что сначала воровали стройматериалы, а теперь неизвестные злоумышленники повалили eгo антенну, ведь ветра ночью не было, а если б и был, то он не смог бы свалить такую замечательную антенну, она ему обошлась в копеечку.

...Девочка бежала по узкой тропинке к лесной школе. Она задыхалась, и косички хлестали ее по спине.

Ей сказали, что мальчик выздоровел и потому родители попросили отпустить его домой, вчера пришло письмо, только куда оно делось? Ну, неважно. Он уехал. Странно только, что ни с кем не попрощался. Наверное, встал раньше всех, очень уж соскучился по дому.

Девочка плакала и кричала, что они ничего не понимают.

Но то, что кричала плачущая девочка, было слишком нелепо, и ее отвели домой и уложили в постель.

Она долго болела-видимо, простудилась в то утро, когда бежала в лесную школу без пальто и шапки.

Что ж, прошло время, девочка выздоровела и успокоилась-во всяком случае все видели, что она успокоилась. Потом прошло еще столько времени, сколько полагается, и она вышла замуж за внука того самого пенсионера, который построил в поселке дом. Этот внук и прежде приезжал сюда вместе с дедом-тогда, когда дом еще строился, но девочка не замечала его, потому что рядом с ней был мальчик с летящим лицом. Да и никто его, собственно, не замечал: очень уж он был благовоспитанный и благонравный, а ведь эти качества для того и нужны, чтобы тебя никто не замечал. Он вырос и стал еще положительнее. Он любил смотреть по вечерам телевизор-ведь поваленную загадочным образом антенну давно восстановили-и говорить с женой о жизни и месте человека в ней.

- Главное,-говорил он,-уметь хотеть.

Он ласково гладил ее по плечу и опять смотрел телевизор, и когда он особенно увлекался тем, что видел на экране, жена потихоньку выходила в свою комнату и что-то доставала из заветного ящика. Конечно, это был подарок мальчика, с которым она играла у поваленного дерева. Но что именно это было-я не знаю. Только каждый раз, глядя на это, она видела что-то, чего не видели другие, и глаза у нее менялись, и если бы ктонибудь заглянул в них-даже днем, при самом ярком солнце,- он увидел бы в вишневых расширившихся зрачках далекие звезды.

ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ

Две матово-синие полусферы неподвижно лежали на идеально гладкой поверхности бесконечно далекой от Земли планеты. Вурд-5 и Вурд-6 и еще с полтора десятка точно таких же вурдов, каждый сечением около полуметра, безукоризненно отшлифованные, сросшиеся, подобно бородавкам, с телом столь же безукоризненно отшлифованной планеты-матки.

Они не нуждались ни в чем: ни в воздухе, чтобы дышать, ни в пище, как мы ее понимаем, ни в излишнем, на их взгляд, грузе недомолвок, жестов, мимики, интонаций, неизбежных, когда общаются между собой люди, -ненужных, если рассуждать чисто логически, но ведь без всего этого речь мертва,-ни в движении...

В синем слепом безмолвии носились голоса мыслей. Вурд-6:

- Сегодня меня беспокоила наследственная память. Мне снилось..

Вурд-5:

- 3абудь. Мы живем для познания. Наш удел-превыше всего. Забудь ненужное.

Вурд-6:

- Мне снились деревья, трава и яркое светило. Оно было так близко, что я ощущал его жар.

Вурд-5:

- Мы знаем все. Деревья и трава-это химические лаборатории, где кислород освобождается от примесей. А светила-гаснут. Мы же-вечны. Наше предназначение - познавать.

- Последний эксперимент не удался: Они уничтожили Посланцев в зародыше.

- Я подготовил новых Посланцев. Их Они обнаружить не сумеют. И тогда будет много смертей, и мы поймем, наконец, как устроен Их разум-слабый, нелогичный и ограниченный, потому что он не свободен от чувства. А чувство-что это? Наш удел-познавать.

- Но наша цивилизация - высшая во Вселенной существует благодаря им. Светило нашей системы давно погасло, и погасла бы жизнь на планете, если б не мощное излучение с Земли, которое в избытке питает нас энергией.

- И что же? Эта энергия-то, что земляне называют чувствами, творящими добро. Пусть так: энергия действительно могучая. Но познавать-вот высшее наслаждение бытия, и мы должны познать землян до конца. Остальное неважно.

... Синяя смерть достигла Земли около четырех утра, и ее Посланцы рассосались по огромному городу.

Болль погасил только что закуренную сигарету, поднялся, подошел к распахнутому окну, невидяще посмотрел на зеленые невысокие горы напротив, крепко провел узкой сухой ладонью по волосам-от затылка ко лбу-и так замер в раздумье. Был он высок и все еще юношески тонок, серебряно сед и голову держал чуть закинув назад. Он не мог бы сказать, что работа не ладилась, но и ничего существенного сделано тоже не было. Впрочем, в таком деле, каким он занимался, о результатах, даже самых ничтожных, можно говорить лишь тогда, когда сойдутся в одной точке итоги всего комплекса поисков, Потому что в едином его лице работали сразу несколько Боллей-математик и философ, медик и конструктор, астроном и кибернетик. Задача, которую он поставил перед coбoй, была столь ошеломляюще грандиозна, что, узнай кто-нибудь об истинном содержании его работы, он бы даже не смог улыбнуться скептически. Здесь можно было говорить о дерзости безумия, о полнейшей безнадежности замысла, о чем угодно, только не о легкомысленности прожектерства. Ибо подлинное величие мысли при всей ее очевидной нереальности властно требует поклонения и имеет на него право.