Александр Мирер - Остров «Мадагаскар» Страница 4

— Да. В кают-компании оставался человек. Оккам не имел права отсечь его от четвертого уровня. А дверь каюты командира была закрыта. Куратор Хайдаров, я потерял еще несколько секунд: Заметался. Крикнул Марселю, чтобы он открыл дверь своего отсека, за которой лежит командир. Вот эту, справа от пульта штурмана. Но при аврале двери нельзя открыть — Оккам блокирует переборки…

— Прости, а что ты мог упустить за эти секунды?

— Вообще-то ничего, Оккам отлично справился. Я видел, что течь заделывается, и система жизнеобеспечения не затронута. Через пять-шесть секунд после удара люк захлопнулся. Одновременно я услышал командира. Он спросил: «Албакай?» Я ответил: «Пробой. Пятнадцатое помещение. Опасности нет». Я очень спешил — Оккам хотел говорить, и едва я сказал: «Оккам?», он заговорил. Прослушаешь воспроизведение?

— Конечно.

— Оккам! Воспроизведи свой доклад инженеру и врачу в ноль двадцать ноль восемь, сегодня.

— Воспроизвожу, — ответил голос машины — как всегда, звонкий тенор. — «Я Оккам. Метеорный пробой, вторая, пятнадцать пэ-эм. В аварийном помещении пассажир номер семь, агония. Агония. Пробой заделан, течь триста единиц, давление под нормой: Ксаверы! Открываю тебе путь через ствол „Б“ в пятнадцатое помещение». Албакай, здесь конец доклада.

— Ты слышал, Николай. Все это произошло за восемь секунд.

— И там был Шерна… — сказал Хайдаров.

— Филип Шерна.

— Врач застал его живым?

— Не знаю. Я проводил регламент аварийного контроля. Вызвать доктора Бутенко?

— Погоди, Албакай. Где он нашел Филипа?

Инженер помедлил, словно хотел возразить. Сказал: «У самого ствола. У люка „Б“. Перед буфетной стойкой».

— Вот как, — сказал Хайдаров.

Ему вдруг стало необходимо видеть лицо Албакая. И тот почувствовал — поднял руку и повернул обзорное зеркало. Грустные, угольно-черные глаза с желтыми белками смотрели на Николая из-под каски.

— Да. вот так куратор… Он лежал рядом с единственным отрытым люком.

Хайдаров кивнул. Тот, второй, спрыгнул в люк. едва ли не переступив через тело Шерны.

«Дрянная история, — с бессильным раздражением подумал Хайдаров. — Что за нелепые совпадения! Время и место совпали как нарочно, чтобы подозрение пало на Уима. Дурацкая история… Не мог же он, черт побери, быть „субъектом икс“… Образцовый командир. Вице-президент Ассоциации судоводителей. „Железный Грант“.

«А если все-таки — он? — спросил себя Хайдаров. — Сейчас-то он действует предосудительно — задерживает пассажиров в космосе!.. А ресурс у него, небось, на исходе… Черт знает что… Какая нелепая история».

Он решительно спросил:

— Так выходил Уим из каюты или нет?

— Выходил.

— Когда?

— После моего доклада.

— И первым увидел Шерну? — понял Хайдаров. — Он был в полускафандре?

— Грант всегда действует по инструкции, куратор.

— Врач подоспел позже?

— Может быть, на секунду-другую…

— Так… Что за нелепость! — сказал Хайдаров!

Он сказал это намеренно, чтобы сняться с пьедестала, на который его поставили традиции космической службы, Неформальная — традиционная —власть психолога достаточно велика. Значок члена Совета космокураторов увеличивает ее в эн раз. А Хайдаров, к тому же, обладал формальной властью, как следователь… Не хотел он этой власти. Любопытно, послушаются ли его, если он прикажет — кончайте комедию, эвакуируйте пассажиров немедленно, пускай Межплатранс и Интеркосмос сами разбираются со своими. сотрудниками?

Он знал, что не будет приказывать.

Ибо психологическая модель происшествия напрашивалась скверная. Именно потому, что «Мадагаскаром» командует удачник, образцовый командир, «Железный Грант», портреты которого разошлись миллионным тиражом после знаменитой спасаловки на Ио… Кстати, тогда он тоже рисковал своими пассажирами, но спас команду «Экзельсиора»…

Да, вот какая модель: Шерна тоже был удачник, и слава его гремела не хуже, чем слава Гранта Уима. И если ревность к чужой известности дошла до ненависти.

Минуту-другую Хайдаров мысленно созерцал эту картину — с грустным удовлетворением хирурга, обнаружившего раковую опухоль. К счастью, картина не была вполне логичной, внутренне равновесной, а потому поддавалась проверке — корабельный компьютер, эта машина со средневековым именем, обязана была сохранять в памяти запись токов мозга всех членов команды на всем протяжении аварийной ситуации.

Сейчас проверим, подумал Хайдаров. Раздвоение, мучительные колебания между ненавистью и стандартом — между желанием уйти и чувством долга — будут видны, как на ладони.

— Инженер, представь меня Оккаму, пожалуйста…

— Есть. Оккам, я Албакай. На борту — новый член команды, космический куратор первого ранга Николай Хайдаров.

В рампе потолочного экрана вспыхнула оранжевая лампочка-«пчелка» — сигнал, что Оккам включил свой электронный глаз и рассматривает нового члена команды. Неожиданно Оккам ответил просьбой: «Пожалуйста, значок». Обычно этого не требуется — бортовые машины верят экипажу на слово. Поставив на странном факте мысленное нота-бене, Хайдаров поднялся и приблизил свой кураторский значок к объективу. Компьютер проговорил: «Зафиксировано. Куратор Николай Хайдаров, член Совета космокураторов. Как обращаться?»

— Николай, — сказал Хайдаров, вынимая из пульта комплект «эльф» — алые наушники-шумогасители и ларингофон. Албакай подчеркнуто-безразлично повернулся к приборам тяги.

— Оккам, я Николай, — Ларингофон ловил беззвучную вибрацию голосовых связок и передавал ее Оккаму. — Кто был в кают-компании вместе с Шерной?

— Неопознанный человек, — ответили наушники.

— Как это установлено?

— По биодатчикам и видеоканалу.

— Ты видел второго человека?

— Да.

— Почему не опознал?

— Плохая видимость. Туман.

— Какого он был роста?

— Сто восемьдесят тире двести сантиметров.

Помнится, Уйм — высокий, — подумал Хайдаров.

— Цвет одежды? Значок?

— Неразличимы.

— Что он делал перед самой аварией?

— Не знаю.

— Почему?

— Видеоканал начал действовать через ноль пять секунды после…

— Достаточно, — перебил Николай. — Пассажир или член экипажа?

— Не знаю.

— Когда он покинул помещение?

— Через три-ноль две секунды после пробоя.

— Куда он ушел?

— Не знаю.

— Куда он мог уйти?

— В пассажирский уровень четыре. В камбуз. В каюту командира.

— Когда наступила клиническая смерть Шерны?

— Через четыре секунды после пробоя.

— Разве дверь каюты командира не была заблокирована?

— Не была заблокирована.