Владимир Немцов - Шестое чувство (Иллюстрации М. Гетманского) Страница 4

Мы любим наши леса, сады, парки, нам дорого каждое деревце, где бы оно ни было — в Заполярье или в долине Ферганы. Мы связываем наше понятие о Родине с сиренью под окном, тенистым садом у дома, лиловым лесом за рекой.

Если б хоть на минуту представить себе нашу землю безлесной, огромным пустынным пространством легла бы она с пересохшими реками и желтой травой. Земля стала бы немой без пенья птиц, журчанья ручьев и шелеста листьев. Такой хотели видеть нашу страну враги. Они сжигали леса, вырубали сады, мяли и крошили молодые побеги. Черные пятна голой, опустошенной земли занимали огромные пространства.

Мы всё можем построить. Я помню, еще не кончилась война, а в города уже везли кирпичи для строек, росли новые дома, цвели цветы, зеленели газоны, но сады и парки, что были сожжены, темнели кладбищем. Издалека привозили молодые деревья, сажали их, но они долго болели и не хотели расти на непривычной для них почве.

Долга жизнь деревьев. Сосна живет четыреста лет. А дерево веллингтония, растущее в Америке, переживет далекие века и увидит, как меняется лицо мира. Живет это дерево четыре с половиной тысячи лет и многие десятки лет считается маленьким.

Как-то на Кавказе, в Институте растениеводства, мне предложили росток пальмы. Он гордо торчал из глиняной банки.

— Возьмите на память. Это веерная пальма, она быстро растет.

— То есть как быстро?

— Лет через семь у нее уже будет несколько листьев. — А когда же она достигнет ну хотя бы человеческого роста?

— Да как вам сказать… Тоже скоро — лет через двадцать пять.

Так долго растут деревья.

Я помню, когда кончилась война, дети сажали «деревья свободы» в память освобождения Родины.

Вместе с нашими детьми тянутся вверх молодые деревца и вырастут вместе с ними. Но как бы хотелось, чтобы деревья росли и для нас… скорее!

Впрочем, я чересчур размечтался.

Сегодня меня вызвал редактор:

— Ну, Горин, довольно поездил ты по заграничным землям, посмотри теперь на нашу советскую деревню, как она восстанавливается после войны. Поезжай в любое место, но только не медли.

Дома я нашел старую фронтовую карту, всю исчерченную цветными карандашами, вспомнил, что у деревни Снегиревка проходили особенно сильные бои, и решил повидать знакомые места.

По телефону заказал билет. Скорый «Москва — Киев», вагон No 5, место No 16.

25 июня

От Киева я ехал сто пятьдесят километров на автобусе по гладкому, как зеркало, шоссе. Сошел у автовокзала, отсюда до Снегиревки надо проехать еще пять километров. Но мне захотелось пройти пешком. На пути стояла деревня Старые Липки.

При отступлении фашистов она была почти вся сожжена. Сгорели колхозная ферма, школа, дома, сады и окружающие деревню леса.

За последний год ее отстроили заново, и, как говорят колхозники, значительно лучше прежнего. Только нет лесов и речка пересохла. Люди вспоминают чудесные вишневые сады, тополя возле хат и заросли ивняка у глубокой студеной реки.

Старики сажают прутики вишен, ездят за молодыми деревцами в далекий лес. Заботливо поливают их, вздыхают и качают головами:

— Не дождаться нам! Нет, не дождаться.

За деревней Старые Липки дорога поднималась вверх. Серая пыль над ней казалась туманом, как над рекой. Я взобрался на холм.

Черная земля, обгорелые пни, обломки кирпичей… Внизу, у высохшей речонки, светлели четыре новых дома. Оттуда ко мне поднималась женщина.

— Где же деревня Снегиревка? — спросил я.

— Была здесь, а теперь ее заново выстроили вон там, за бугром. Здесь тоже новая деревня будет. Четыре дома уже готовы. А вы до Снегиревки прибыли?

— Да.

— Так отдыхайте здесь, а утречком дойдете.

Мне было все равно.

26 июня

Как известно, с годами мы теряем способность удивляться. Это очень неприятно, и я иногда жалею о том, что слишком много видел. Виновата профессия журналиста. Но сегодня я снова могу смотреть на окружающее широко раскрытыми глазами, как в молодости: еще остались удивительные вещи на земле.

Ранним утром я подошел к окну и увидел, что за ночь вырос забор. Да, да, именно вырос, как растут деревья: с ветвями и листьями.

Я не поверил своим глазам. Вчера стоял обыкновенный забор, а сейчас это уже полузабор-полуаллея. Какие только ветки из него не торчали: дубовые на мощных опорных столбах, тонкие прутики березок с нежной зеленью, узорные листья клена, колючая хвоя сосны, распластанные лапы елок. Видимо, строительного материала было немного и на этот комбинированный забор пошли разные доски.

Я помню с детства, как устраивали живые изгороди, забивая в землю ивовые колья. Они быстро давали корни и уже на следующий год ветвились.

Но для этого колья должны быть свежими и от живых деревьев. А сейчас за одну ночь расцвел забор и ворота украсились еловыми ветками, как во время праздника.

Все большие и малые обитатели четырех домов собрались посмотреть на это чудо.

Один любознательный паренек осматривал каждую ветку, стараясь понять, как она выросла на гладкой доске. Возможно, кто-то подшутил и воткнул ветки в просверленные дырки?

На телеграфных столбах между фарфоровыми стаканчиками также появились сосновые ветки, а сами столбы покрылись розово-лиловой корой.

С вечера кто-то оставил у крыльца палку, а сегодня она пустила корни и расцвела ореховыми сережками.

Деревянная лопата, что мирно стояла в хлеву, вспомнила время, когда была березой, и решила украситься зеленью; ее корни глубоко ушли в унавоженную почву.

Хозяйка, пришедшая убирать хлев, плача и ругаясь, дергала из земли лопату и кому-то грозилась:

— Я ему, белобрысому, все космы повыдергаю!…

Стол и табуретки, оставленные под деревьями, тоже пустили корни — приросли к месту. Вот уж действительно точное определение, ничего не скажешь.

Скатерть пузырями поднималась вверх. Я приподнял ее. По углам стола торчали узловатые ветки, осыпанные бледно-розовыми цветами. То цвела груша, из которой был сделан стол. И совсем уж некстати табуретки ощетинились колючими сосновыми ветками.

Вспомнилась «Синяя птица», которую я видел еще в детстве. На сцене пробуждались души вещей, вещи становились живыми. Так и здесь, пробудились души деревьев, из которых были сделаны вещи.

27 июня

Я проснулся рано, солнце светило прямо в глаза.

В окне сплошное небо.

Странно! Неужели живой забор уже снесли? А может быть, он так же таинственно исчез, как и появился?

Не успел я об этом как следует подумать, как со двора послышался женский крик. Я выбежал на крыльцо и еле удержался за перила.

Дом стоял на сваях! Видимо, угловые столбы, на которые опирались стены, выросли за ночь, дом превратился словно в купальню, откуда ушла вода. Лестница висела в воздухе, подпертая двумя столбами.