Сэмюель Дилэни - Вавилон-17 Страница 4

— Хорошо, мисс Вонг. Потом мы еще поговорим…

Что-то еще, что-то еще…

Он начал поворачиваться. Надо сказать еще спасибо, спасибо. Подошел к двери, по-прежнему размышляя: «Кто она? О, что-то я должен сказать! Я груб, властен, я военный. Но богатство мыслей и слов отдано ей.»

Дверь раскрылась, и вечер опустил ему на глаза свои синие пальцы.

«Боже, — подумал он, когда прохлада коснулась его лица, — все это во сне. А она не знает. Я не могу этого выразить! — слова притаились где-то в глубине. На поверхности было молчание. Не могу ничего сказать!»

Ридра встала, ухватилась руками за стойку. Она смотрела в зеркало. Подошел бармен, чтобы унести стаканы. Он нахмурился.

— Мисс Вонг?

Лицо ее было напряжено.

— Мисс Вонг, но…

Костяшки пальцев ее побелели, и бармен видел, как белизна ползет по ее руке.

— Вам плохо, мисс Вонг?

Она повернулась к нему.

— Вы заметили?

Голос ее был резким, хриплым, саркастическим, напряженным. Она отодвинулась от стойки и подошла к двери, остановилась и, закашлявшись, вышла.

2

— Моки, помогите мне!

— Ридра? — доктор Маркус Тиварба оторвался в темноте от подушки. В дымном свете над постелью появилось ее лицо. — Где вы?

— Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами.

Ее возбужденное лицо двигалось справа налево, стараясь избежать его взгляда. Он зажмурился от света, потом снова открыл глаза.

— Поднимайся.

Лицо исчезло.

Он взмахнул рукой в направлении контрольного света, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотое одеяло, встал на меховой ковер, снял с искривленной бронзовой подставки черный шелковый костюм и накинул его. Встроенные в костюм контуры расправили его на плечах и груди. Он нажал впускной клапан в раме стиля рококо, алюминиевая откидная доска опустилась, открыв внутренности бара. Оттуда выдвинулся дымящийся кофейник и графин с выпивкой.

Повинуясь другому жесту, на полу выросло пузырьковое кресло. Доктор Тиварба повернулся к входной двери, она щелкнула, распахнулась и появилась Ридра.

— Кофе? — он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к ней. — Чем ты занимаешься?

— Моки, это… я…

— Пей кофе.

Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту.

— Нет ли чего-нибудь успокаивающего?

— Какао? — он извлек две маленькие бутылки. — Алкоголь тоже способен обмануть. У меня кое-что осталось от обеда, собиралась компания.

Она покачала головой.

— Только какао.

Бутылочка последовала за кофе по силовому полю.

— У меня был ужасно утомительный день, — он потер руки. Работать после полудня не удалось, за обедом гости, все хотели разговаривать со мной, да и после обеда докучали своими вызовами. Минут десять назад лег спать, — он улыбнулся. — Как ты провела вечер?

— Моки, это… Это было ужасно!

Доктор Тиварба отпил из чашки.

— Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня разбудила.

Вопреки своему желанию она улыбнулась.

— Я всегда… всегда могу рас-считывать на в-вашу помощь и симпатию, Моки.

— Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что случилось? — взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ней. Край сиденья легонько ударил ее под колени, и она села. — Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет, — голос его стал очень мягким и убедительным.

Он еще раз отпил кофе.

— Код, вы помните, я работаю над кодом?

Доктор Тиварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.

— Я помню, тебя просили поработать над чем-то для правительства. Ты довольно презрительно отзывалась об этом деле.

— Да. И… ну, это не код… это язык. Но сегодня вечером я… я разговаривала с главнокомандующим… с генералом Форестером, и это случилось… Я имею в виду — это случилось, и я знаю!

— Что знаешь?

— Как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает.

— Ты читаешь в его мозгу?

— Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о чем он думает.

— Ты уже пыталась объяснить это мне раньше, но я не понял, мне кажется, что ты говоришь о чем-то вроде телепатии.

Она покачала головой, снова качнулась.

Внезапно Ридра сказала ровным голосом:

— «У меня теперь есть кое-какие идеи насчет того, что ты пытаешься выразить, дорогая, но ты должна высказать это сама». Именно это вы хотели сказать, Моки, не правда ли?

Тиварба поднял седые брови.

— Да. Это. И ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много раз демонстрировала мне…

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу сказать я, — она почти встала со своего кресла.

Он сказал:

— Именно поэтому ты такая известная поэтесса.

Ридра продолжала:

— Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи, которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не этим. Вы знаете, что я делала? Я слышала людей, улавливала их полумысли, полупредложения, в которых они не могли выразить ничего, и это было очень больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выплавляла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые цвета в яркие краски, заменяла кричащие краски пастелью, чтобы они больше не могли ранить — таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.

— Голос века, — сказал Тиварба.

Она ответила непечатным выражением, и в глазах у нее появились слезы.

— То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только… — она снова покачала головой. — Я не могу сказать этого.

— Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.

Она кивнула.

— Моки, год назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят сказать люди. Я думала, это мои собственные мысли.

— Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. Так овладевают мастерством.

— А теперь у меня есть собственные мысли, у меня есть, что сказать людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже сказанного. Это новые мысли, и я боюсь до смерти.

— Каждый молодой писатель, созревая, проходит через это.

— Повторить легко, но сказать трудно, Моки.

— Хорошо, что ты это поняла. Почему бы тебе не рассказать мне точно, как это… как действует это понимание другого человека?

Она молчала пять, десять секунд.