Геннадий Емельянов - Истины на камне Страница 4

...Вездеход миновал пляж, дальше потянулись пустые холмы, поросшие тощей травой, и вдалеке я заметил - белые пятна; когда же подъехал ближе, разобрался, что это цветы-деревья, иначе их не назвать. Цветы-деревья от метра высоты до четырех-пяти. Мохнатые стволы, напоминающие формой старинные амфоры, венчались соцветием-розеткой. Лепестки лишь обозначались, сам же цветок; идеально круглый, напоминал шестеренку, однако зубья ее были не острые, они очерчивались мягко, обегая полный круг. Я остановил танкетку, не утерпел; грех проезжать мимо такой красоты. Я выбрал деревцо поменьше и опустился перед ним на колени, чтобы заглянуть в чашу, в темную ее горловину, стекающую в ствол. Цветок был прозрачный, в нежных жилках его сонно пульсировала жидкость, подчиненная ритму, - она то разбегалась по цветку, то опадала, как вода в родничке. Это тихое движение можно было наблюдать вечность. Но смотреть одно, Я хотел еще в силу исконной человеческой привычки потрогать чудо руками, меня просто подмывало прикоснуться к цветку, иначе бы я целый день чувствовал неудовлетворение, жил бы, испытывая легкое огорчение от мысли, что не сделал чего-то весьма важного. Через скафандр я все равно бы ничего не ощутил; теплый цветок или холодный, гладкий или шершавый, нежный или грубый? Рассудок диктовал: не трогай, но рука, неладная, помимо воли легла на цветок, белый, как подвенечное платье, и. такой хрупкий на вид. Розетка мигом сжалась в трубку, внутри трубки что-то хлюпнуло, как в простуженном горле, из отверстия ударила сильная струя. Обзорное стекло скафандра заволокло серой пеной. Я ощупал грудь, пальцы липли к скафандру, ко мне, казалось, слеталась и сползалась вся живность планеты. И откуда она бралась в пустой степи? Вот оно что; от меня пахло, наверно, как от парфюмерной лавки.. По стеклу ползали букарашки, кто-то, похоже грызун, больно рвал ногу зубами. "Пора бежать!"

Танкетка не спасла от напасти, ведь все живое я затащил с собой в кабину.

- Голова! - крикнул я, постанывая от боли. - Спасай!

Танкетка понеслась, подпрыгивая на рытвинах, как необъезженный жеребец (мне доводилось объезжать лошадей), но лихая езда не стряхнула с ноги злую крысу, или как там ее называть, она, похоже задалась целью передавить мою кость своими челюстями. "Хорошо еще, что танкетка стояла недалеко, иначе я насобирал бы компанию побогаче". Вроде даже я видел сквозь мутное стекло, как ко мне спешили животные величиной с собак, горбатые и с длинными хвостами. Эти бы дали жару! Боль наматывала ужасная, она разливалась по телу горячей волной, лоб мой вспотел, дышал я часто и затяжно. Я бил ногой изо всех сил, пытаясь стряхнуть проклятую крысу, но она не отцеплялась, она, наверно, и мертвая не отпустит. В кабине не развернешься, к тому же и обзорное стекло скафандра залеплено сплошь. Как изловчиться? Я подобрал на ощупь какую-то железку с пола, но достать железкой ноги не мог, а сил моих терпеть уже не было. Я застонал, подумав с горькой, усмешкой: "Доигрался!" Перед глазами замельтешили искры, и накатила темнота.

"Доигрался!"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Я лежал вверх лицом и видел небо, оно было низкое я в облаках. "Кажется, смеркается? - подумалось равнодушно, и сразу вспомнилось, что я на Седьмой и здесь всегда сумерки - утром ли, вечером ли, днем ли. Здесь всегда облака. Еще ни разу не видел я чистый горизонт и чистый зенит. "Может, время года такое? Почему же нет дождей?"

Будут и дожди.

Все будет, дай срок.

- Как чувствуешь себя, Ло? Это спрашивает Голова.

"Почему мне так легко?" Я понял: крыса отцепилась и боли нет. Ужасной боли нет. Хорошо-то как!

- Ло, тебе придется снять, скафандр, - сказал Голова.

- Это почему же? - Я повернулся набок и увидел, что лежу на пляжике метрах в тридцати от гондолы и возле суетятся киберы - плоские круглые коробки с ножками и усиками антенн, - осматривают и ощупывают меня, будто ископаемое.

- Жидкость, которой ты облит, несмываема и с острым запахом.

- Испортил скафандр! Запасной есть?

- Есть, но утяжеленной конструкции.

- Новый сможешь изготовить?

- В принципе - да, но на это потребуется время.

- Пусть киберы раздевают меня. Добегу, поди, и без скафандра.

- Тебя подтащат к самому шлюзу.

- Сам доплетусь.

Я чувствовал слабость, тошноту, тело повиновалось мне плохо, но я поднялся, постанывая, и побрел, сопровождаемый киберами, к шлюзовой камере. Песок был податлив и вязок, каждый шаг давался с мукой, левая нога не сгибалась, она волочилась, будто лишняя. "Ну и цветок! Такой красивый цветок!"

Теперь я лежал уже у самой гондолы, автоматы ворочали меня, как сырую колодину. Застежка почему-то не поддавалась, и кибер сел на меня верхом, немягкие его ноги ощутимо давили. Сперва это было даже забавно, но потом я возмутился;

- Слезай, железяка, ведь я живой еще!

- Мне удобно, - ответил кибер.

- Ему удобно! Зато мне неудобно.

- Мне удобно, - с унылой монотонностью ответил кибер и опять начал переступать по мне, как по мостовой.

- Слезай, говорю!

Слез. Я видел краем глаза через незамутненное пятнышко на стекле; железяка вертит антеннами - спрашивает у Головы, как быть. Команда, видимо, поступила, и я был перекантован на живот.

- Замки заклинило, - сказал Голова. - Жидкость еще и клейкая. Потерпи, Ло.

- Терплю, куда деваться!

Я терпел стоически и уже не протестовал, когда кибер опять забегал по мне с лихорадочной поспешностью - он, видать, сообразил, что чем быстрее он оборачивается, тем меньше доставляет мне неудобств. Сообразительная машина, черт бы ее побрал! Наконец Голова распорядился:

- Лезь в шлюз.

Набрал дыхания. Киберы освободили от скафандра сперва лицо, и я услышал с замиранием сердца десятки звуков. Над пляжиком с легким шорохом сочился ветер. Слышался же пуще всего холодящий душу стон. Он был всюду, этот стон, а исходил вроде бы снизу. Я потряс головой и расставил ноги пошире, чтобы железные труженики быстрее стаскивали с меня синтетическую шкуру. И вот скафандр лежит, распластанный, облепленный погибшей мелкотой, в основном насекомыми самого причудливого строения. Впрочем, мне некогда было рассматривать скафандр, я поднялся и тут, не ведаю, как получилось, слегка вдохнул благословенного воздуха благословенной Синей. В нос мне шибанула такая вонь, что я нырнул в шлюз с величайшей поспешностью, ударился лбом о притолоку и заорал Голове:

- Пропусти без дезинфекции!

- Нельзя, - ответил Голова.

- Тупица!

- Нет, я умный.

Я задыхался, закатывал глаза, хватался руками за живот; запах был до того мерзостный, что я просто не знал, с чем его сравнить.

- Да быстрей же!

Потом я почти всю ночь стоял под душем, забыв про еду, забыв начисто, что я тот самый представитель человечества, которому довелось увидеть воочию братьев по разуму. Биологический анализатор утверждал, будто от меня уже ничем не пахнет, но я беспрестанно нюхал руки и был уверен; душ не помогает.