Ольга Ларионова - Перебежчик Страница 4

Бот и все, сказал он себе, и это совсем просто. Значит, человек практически может пройти сквозь стену, но это карается отлучением от любимой работы - что ж, цена немалая А как же биороботы? Могут ли они пройти сквозь стену? Не проще ли было бы приказать Стору выйти к нему, в мир людей?

Почему-то это раньше не пришло ему в голову. Наверное, это невозможно. Наверное. Опять эта странная неопределенность, провал в сознании. Почему он не знает о своем Сторе такую важную вещь?..

Мысль о Сторе вернула его к действию. Не время рассуждать. Он на студии, на запретной территории. Сейчас ему нужны только быстрота и неуловимость. Только встретить Стора, а там видно будет, как поступать. Тогда и можно будет выяснить, может или нет биоробот пройти сквозь стену. Стену сквозь которую он прошел, но ничего про нее толком но узнал.

Астор Эламит пошел вперед, отыскивая то место, которое он сам описывал дважды в своей повести, но пока ни корявого пня, ни Стора, обязанного сидеть на этом пне, он не находил.

Ему стало не по себе. Хотя что там - не по себе! Стало так страшно, как бывало только в детстве, когда стремительно проваливаешься в бездонную яму, и упругая невидимая масса продолжает расступаться перед тобой, и ты все падаешь и падаешь, а легкие ледяные пузырьки, подымаясь со дна, проходят сквозь твое тело и уносятся наверх, куда тебе уже никогда-никогдашеньки не вернуться, потому что все, все, все непоправимо и ты один виноват... Астор понял, что это не то место.

Не появилось даже желания куда-то побежать, закричать, позвать. Бесполезно. Площадь студии не одна сотня квадратных километров. И куда бежать - направо? Налево? И откуда у него была эта уверенность, что он выйдет точно к тому месту, где будет ждать его Стор? Откуда он знал, что пройти сквозь стену надо именно здесь?

Странно, но такая уверенность раньше была. А теперь не было ничего, ровно ничего, даже желания вернуться. Астор тяжело качнулся и, ломая кусты, пошел куда-то вбок, напролом, скользя на сухих проплешинах, усыпанных прошлогодними иголками. И, только выйдя на лысый пригорок, залитый солнцем, остановился, потому что прямо перед ним, полузакрыв глаза, словно греясь на солнце, сидел старик.

"Вот и влип", - тоскливо подумал Астор, влез на занятую площадку, съемка тут, остро психологический момент и все невидимые камеры работают на крупный план. Каких-нибудь пятнадцать минут - и отснятый кусок обработают, и кибер-корректор автоматически поднимет тревогу, потому что в кадре обнаружится посторонняя фигура. И все.

Астор посмотрел на старика. Удивится ли он, встретив незнакомца? А вдруг старик из другого времени? Может быть, действие повести, которая разыгрывается здесь, происходит лет пятьдесят тому назад? Глухой черный костюм незнакомца ни о чем не говорил.

Но старик просто, без тени удивления, даже с каким-то удовлетворением смотрел на подходившего. Смотрел уже давно, наверное, с самого начала только Астор не обратил на это внимания, из-за полуприкрытых век - так смотрят очень усталые старики.

Астор подошел еще ближе.

- Присаживайтесь, - сказал старик и чуть подвинулся на стволе поваленной сосны, хотя места было и так достаточно. Астор медленно перенес ногу через ствол и сел верхом, и рыжие, нагретые солнцем пластинки коры посыпались вниз, словно чешуя большой золотой рыбы. "Вот они какие, - думал Астор, беззастенчиво разглядывая старика, - вот они те, которых мы создаем сомнительной силой нашего воображения. Мы видим их потом объемными, чертовски достоверными фигурами на стереоэкране. Но вот такими, из плоти и крови, мы не встречаем их никогда. Это промежуточный процесс, изъятый из акта творчества. И наверное, так и надо, потому что, повстречавшись один раз со своим героем вот так, как я сейчас сошелся с этим стариком, автор уже не в силах будет заставлять его жить, и думать, и чувствовать, и все прочее. Для технического персонала студии - для биоконструкторов, нейропликаторов, операторов пси-связи - они всегда остаются лишь сценическими биороботами, дистанционно управляемыми антропоидами без обратной связи. И только мы может быть, даже не все, а немногие из нас - знаем, несколько же это люди. Живые люди. И все-таки как мало мы понимаем, даже нет, нельзя понимать мало или много - как ни странно, ни больно для нас то, что это действительно живые люди... "

Старик продолжал смотреть прямо перед собой, не поворачиваясь к Астору, и его маленькие, очень старческие руки как-то по-особенному бессильно лежали на коленях. "Он еще старше, чем это кажется, - подумал Астор. - И вообще мне кажутся странными вещи: например, что этого старика я где-то уже видел. Хотя почему же странные? Старика я видеть не мог - это же сценический биоробот, материализованный образ, черт побери! Но ведь у него может быть прототип. Определенно видел. И не в институте - там я его помнил бы более отчетливо. Значит, в Союзе писателей. Собственно говоря, а что случится, если я возьму и спрошу его, кто он такой?

Астор собирался было открыть рот, но старик медленно повернулся к нему и проговорил:

- Ну, хорошо, тогда мне первому придется представиться. - Он пожевал губами, снова как-то грустно посмотрел вдаль, словно ожидая, что Астор прервет его и заговорит первым Но Астор решил подождать. - Видите ли, я писатель. Это всегда как-то неловко говорить о себе. - Старик виновато улыбнулся, маленькие ручки его беспокойно зашевелились. - Но я Настоящий Писатель. Хотя точнее было бы сказать, что я был Настоящим Писателем.

"М-да, - подумал Астор, - а ведь я тоже был. А теперь меня из Союза - в шею, и самое жуткое, что все это напрасно. Дерьмо я. Ничего не смог".

- Я создал много книг, - продолжал старик. - Последние три мне разрешено было материализовать. Сейчас я пытаюсь понять: что же было самым главным, самым радостным в процессе создания настоящей книги? Когда задумываешь писать новую книгу - еще не знаешь толком, какую именно, но знаешь, что это будет твоя новая книга... Или рождение сюжета? Появление героя... Что дороже - первое появление его в твоем воображении или первая встреча с ним на стереоэкране?

"Забавно, - подумал Астор, - забавно. Ведь он сейчас говорит со мною, посторонним лицом, не предусмотренным автором. Значит, весь этот монолог не авторский. Это мысли, независимые от воли того, кто создал этого старика. Даже страшно. Не забавно, а страшно".

- Точно так же я не знал, кто из всех рожденных мною героев ближе и дороже других. До недавнего времени не знал. Пока мне не пришло время расставаться с последним. И тогда я понял, что этот последний настолько близок и необходим мне, что расставание с ним, исчезновение его не только равносильно для меня собственной смерти - оно страшнее, потому что за ним идет пустота, в которой будет продолжаться мое бытие.